Он, улыбаясь, смотрел на Сергея, и тот мог лишь догадываться, почему Энгельс произнес эти слова. Возможно, он все знал. Да ведь и не было ничего удивительного в том, что кто-нибудь — Кропоткин, предположим, — уже рассказывал ему о подробностях казни Мезенцева.
Последние слова Энгельс повторил по-итальянски да еще на миланском диалекте, и тут выяснилось, что он очень давно жил в Милане, месяца три, но помнит все, словно ездил вчера. Стали вспоминать знакомые им обоим места, обычаи миланцев…
Знал Энгельс хорошо и стихи, рожденные в Милане. Две строфы из стихотворения Фонтаны он прочитал наизусть — и это как-то сразу сблизило Сергея с Энгельсом. Он тоже выделял Фонтану среди других поэтов современной Италии. Сергею было приятно рассказывать о своей дружбе с этим человеком и о том, как много сделал Фонтана для книги о русских революционерах.
Потом Энгельс достал из шкафа тоненькую, полузабытую Сергеем книжку:
— Она вам знакома? Мне ее Лавров когда-то прислал.
Сергей перелистывал страницы и будто снова слышал наивный юношеский лепет о горемычной копейке. Никогда бы не подумал, что она сможет докатиться до Лондона, до этой строгой, забитой книгами квартиры.
А высокий крепкий старик удивлял его дальше, обнаружив вдруг такое знание нелегальной русской литературы, какое Сергей не часто встречал даже у соотечественников.
Энгельс был очень умен и дьявольски образован. Сергей никогда раньше не получал от разговора с человеком такого наслаждения. «Как хорошо, что я приехал в Лондон, — думал он, — но писать отныне надо будет строже. От его глаз ничто не ускользнет».
Он в двух словах рассказал о своей новой книге.
— Так, гак, — кивал Энгельс. — А как вы ее назовете?
— «Россия под властью царей».
— Значит, очерки? Тюрьмы, трибуналы, ссылка, судьба университетов? Да, это надо. Западная Европа мало знает, что творится в России. Но не забудьте живых эпизодов. Мне кажется, в этом вы сильнее.
Он остро глянул на Сергея, и тот почувствовал, что Энгельс мог бы сказать больше, чем сказал, но сейчас по каким-то причинам этого делать не хочет.
Сергей вспомнил последний спор с Георгием и Верой, уговоры войти в их группу, которую они назвали «Освобождение труда», и подумал о том, что Энгельс, скорее всего, склонился бы не на его, а на их сторону.
Они говорили о том, что их группа постарается сделать то, чего не хватало «Народной воле», — соединит революционеров с пролетариатом и даст научную теорию революции. А Сергея теории никогда особенно не увлекали: он предпочитал действовать. Что же касается рабочих, то он не верил, будто в ближайшее время их можно будет поднять на борьбу. Слишком свеж был для него печальный опыт Степана да и свой собственный, в Петербурге, тоже…
«В этом вы сильнее…» Да я и сам чувствую. Кончу очерки, примусь за повесть или роман, рискну; без всяких теорий, просто рассказ о людях, о том, как они жили, как шли на плаху. «Как любили, — подсказал нетерпеливый голос, — как были людьми…» Да, да, это тоже надо, о нас, революционерах, еще так не писали. Нежданов у Тургенева — это не то, совсем не то; хотя Тургенев — Тургенев, и с ним состязаться не шутка..
— Здесь работать вам не помешают, — услышал он вновь Энгельса, — вы это почувствуете. В Англии пока нас, эмигрантов, не преследуют.
Странно было услышать от Энгельса признание в том, что и он эмигрант. Сергей полной мерой хлебнул эмигрантской жизни. Слово «эмигрант» царапало его. В нем гнездилось унижение, нищета, бесправие, боязнь выдачи. А Энгельс? Высокий, властный, сильный. Недаром его, любя, называют генералом. В нем все было крупно — рост, руки, голова. И говорил он вескими, крупными словами. Общаясь с ним, другой человек невольно и сам чувствовал себя более сильным. А Энгельс, кажется, видел это, и в его глазах изредка вспыхивал мудрый, лукавый огонек.
Вернувшись от него домой, Сергей обнаружил письмо Плеханова.
«Вы живете в Лондоне, — сердито отчитывал его Георгий. — Что вы там делаете? Знаете ли вы, что там живет Энгельс? Такие люди рождаются не так часто. Поэтому требую от Вас обязательно познакомиться с ним и прислать мне отчет. Это возмутительно, что Вы до сих пор не были у него, надо непременно к нему пойти».
«Да, возмутительно, — вовсю улыбался Сергей, — я полностью с вами согласен, но я уже был у Энгельса, милый Жорж, был, понимаете? И непременно пойду к нему на следующей неделе, это я вам обещаю».
* * *
Все лето и осень в английской столице гремели взрывы. Рвался самый настоящий динамит, разрушая дома, мосты, убивая и калеча людей. Жители были в панике. Полиция не могла поймать злодеев. А злодеи — ирландцы — взрывами хотели устрашить англичан. Не всех — правительство. Ирландия добивалась свободы, и ирландские эмигранты в Америке решили организовать террор.
Читать дальше