Игорь Смольников: С кем прощалась Маша

Всё утро Маша была сердитая. А почему — и сама не знала. Просто проснулась такая, что всё ей не нравилось. И гулять пошла тоже сердитая. А не плакала только потому, что слёзы могли в сосульки превратиться.

Про сосульки сказал папа.

Папа шёл впереди и не замечал, что Маша сердитая.

Замечал всякое постороннее.

Увидел соседского Павку на ледяной дорожке возле дома, подхватил Павку под мышки, покатился вместе с ним и чуть не шлёпнулся.

Павка во весь рот смеётся:

— Осторожней, не упадите! Тут лёд раскатанный!

Маша тоже могла бы прокатиться. Но не прокатилась. Лёд обошла сторонкой.

А папа дальше идёт.

Возле дома стоят две девочки. Стоят и прикладывают к стене ладошки без варежек. Стена вся в инее — седая, холодная. От ладошек следы на стене — тёмными пятнышками.

Папа остановился, снял рукавицу и тоже шлёпнул на стену свою ладонь. След его ладони — большой, великанский.

Девочки смотрят, улыбаются.

Папа дальше пошёл.

Маша украдкой свою ладошку тоже к стене притиснула. Ничего. След тоже получился: пять маленьких пятнышек и шестое, внизу, побольше.

А папа другого мальчишку увидел.

Стоит мальчишка, нож складной закрывает. А закрыть не может: силёнок не накопил.

— Какой, — говорит, — нож нескладный.

— Очень даже складный, — сказал папа.

Взял нож. Закрыл.

Мальчишка „спасибо“ сказал.

Маша подумала: „Папа сильный. Он всё может“.

А папа к лошади подошёл. Лошадь возле магазина стояла, телегу на больших резиновых колёсах привезла. А на телеге бочки. А что в бочках?

— А что в бочках? — спросила Маша.

— Капуста, — сказал папа. — Квашеная. С клюквой.

Сам к лошади подошёл. Похлопал её по крупу, потрепал по холке и даже морду погладил.

„Папа смелый, — подумала Маша. — Он зубов лошадиных не боится“.

А папа газетный киоск увидел.

Накупил ворох газет и журнал толстый. А Маше новую „Мурзилку“. И подмигивает:

— Почитаем дома? А?

— Обязательно почитаем, — согласилась Маша, а сама смотрит, как бы ей во-он с той горки прокатиться.

Горка — самая подходящая. И ребят на ней — целая компания. И Павка соседский уже там. И две девочки-подружки, из Машиной группы. Они тоже по воскресеньям всегда в саду гуляют.

И солнце такое весёлое.

И воробьи на деревьях чирикают…

Побежала Маша на горку. А про то, что была сердитая, даже и не вспомнила.

Шёл человек по улице, щенка нёс. Павка увидел, попросил:

— Дяденька, дай щенка.

— А кормить будешь?

У Павки аж дыханье занялось. Он ведь так попросил, на всякий случай.

— Ещё как буду!

— Молоком пои, пока он маленький, — сказал человек. — Булку в молоке размачивай. Вырастет — лайкой станет. Порода такая.

Схватил Павка щенка — и быстрей в свой двор: как бы дяденька не передумал.

Пришла во двор Маша.

— Это не простая собака, — сказал ей Павлик, — это лайка.

— Так зовут?

— Какая ты, Маша, непонятливая! Лайка — это порода.

— А зовут его как?

А верно, как? Забыл Павка на радостях спросить у человека.

Поскрёб щенка за ухом:

— Как же тебя зовут, щенуля?

А щенок вскинул мордочку и звонко так:

— Тяв!

На весь двор.

И решил Павка назвать щенка Тяв.

Стал Тяв расти, стал силу набирать.

Поит его Павка молоком, булкой размоченной кормит, ждёт, когда он в большую лайку превратится.

Пришёл однажды мамин знакомый, посмотрел на Тява и говорит:

— Какой же он лайка? Щенок ещё, а ростом больше взрослой лайки.