Игорь Смольников: С кем прощалась Маша

Расстроился Павка, а знакомый успокаивает:

— Не горюй. Твой Тяв, я думаю, гончак. Видишь, какие у него лапы?

А какие у Тява лапы? Обыкновенные, щенячьи — мягкие и косолапые.

Но знакомый-то — охотник, в собаках разбирается. Успокоился Павка. Гончак — тоже хорошо.

Стал Тяв дальше расти. Стал Павка разным штукам его обучать: и служить, и дом сторожить, и за брошенной палкой бегать.

Пришёл однажды папин знакомый, увидел его, похвалил:

— Добрая овчарка растёт.

— Не овчарка, — рассердился Павка, — а гончак!

— Какой же он гончак? Гончак — охотничья собака, а у твоего и уши не те, и хвост, и морда.

— Как же так? — спросил Павлик у Маши. — Рос Тяв лайкой, потом гончаком, а теперь в овчарку превращается?

— Не знаю, — сказала Маша.

Ещё время прошло.

Вырос Тяв в огромного пса. Павку с Машей вдвоём на себе катает. А если на задние лапы поднимется, то выше Павкиной макушки. Замечательная собака! Все мальчишки Павке завидуют.

В одном подкачал — в овчарку так и не превратился. Это даже Маша видит. Морда у Тява добрей овчарочьей, и уши не такие острые, и хвост норовит кренделем на спине свернуться.

Но если он не лайка, не гончак, не овчарка, то кто же?

Решил спросить Павка у самого знающего собачника.

Пришёл самый знающий собачник, потрепал Тява рукой по загривку и сказал:

— Дворняга. Были его предки и лайками, и гончаками, и овчарками, и разными другими собаками, а сам он — дворянин.

Но Павка на этот раз даже не расстроился.

Ну и что с того, что дворняга! Зато другой такой собаки в целом свете нет: и смелая, и добрая, и умная.

А самое главное, он сам, Павка, своего Тява из маленького щенка в такого великана вырастил.

Пусть-ка другие попробуют!

— Маша!

— Подожди, мамочка, — откликнулась Маша, а сама подумала:

„Я же не попрощалась с Мурзиком. Мурзик, Мурзик! Иди сюда, полосатый! Знаешь, Мурзик, больше мы с тобой не увидимся. До целого другого лета. Будешь ты всю зиму сидеть в избе с бабушкой. Смотри, в лес не бегай! Волки съедят. Слышишь, киса? Не царапайся. Сиди смирно. Я тебе молока налью в плошку. К Динке в конуру не лазай! У неё там щенки. Она тебя лапой забьёт. Знаешь, какая у Динки лапа?“

— Маша!

— Сейчас, мамочка!

„До свиданья, Мурзик. К Динке побегу. Здравствуй, Динка. Я сейчас уезжаю. В город. С мамой. Первого сентября пойду в школу. В первый класс! Лизни меня в щёку. Напоследок. Пока мама не видит. Не забудешь меня? Я ведь целую зиму не приеду. И осень. И весну. Как закончу первый класс, так приеду. С Мурзиком не дерись! Ты же большая, а он, забияка, маленький… Не бойся, я твоих щенков не трону. Только посмотрю, и всё. Какие смешные! Совсем слепенькие. Ну, дай лапу! Вот так. Умница. Я теперь в хлев побегу. Хорошо?“

— Маша!

— Иду, мамочка!

„Где вы там попрятались? Барки-барки-барки! Черныш! Белочка! Вылезайте на свет. Говорят вам, вылезайте! Динка в конуре сидит, не тронет. Попало от неё? Так и надо. Не забирайтесь в бабушкин огород. Не для вас она капусту сажала. На лугу паситесь! Но я не сержусь на вас больше. Я уезжаю. Я пойду первый раз в школу! Понятно, козы лохматые?“

— Маша, лошадь ждёт!

— Сейчас, мамочка!

„Надо ещё на лужайку за домом сбегать. Такой лужайки во всей деревне больше нет! Здравствуй, лужайка! Ты теперь одна остаёшься. Я уезжаю. И девочки-подружки уезжают. Никто не будет больше по тебе бегать и в мяч играть. Бабушка — старенькая. Тёте Нюре — некогда. Дядя Гриша — серьёзный. А Варька ещё маленькая. Она и не понимает, какая ты замечательная лужайка“.

— Маша, дядя Гриша сердится!

— Бегу, мамочка!

„Ну вот, со всеми, кажется, попрощалась. С курицами не буду. Они глупые, а петух — драчун. Ну их!“

— Где ты пропадаешь?

— Я прощаться бегала.

— С кем это?

— С Динкой, с Мурзиком, с Чернышом и Белочкой и ещё с лужайкой.