Владислав Ванчура - Картины из истории народа чешского. Том 2

Переговариваясь так, с трудом пришли они к согласию и въехали на двор охотничьего замка, где росли высокие деревья.

Пан Петр заметил в окно не то слугу, не то писаря из дома «У лягушки» и сра. зу догадался, кто к нему пожаловал в гости. Вы думаете, он разгневался? Ничуть не бывало. Почуял он, что тут не обошлось без вмешательства короля, а поскольку скорее предпочел бы лишиться живота своего, чем изменить королю, то изобразил на лице приветливость.

Когда они поздоровались, купец сказал пану Петру, что в дороге его растрясло и потому он хотел бы, чтобы причину их приезда объяснил его сын, а сам Рейхерт меж тем отдохнет и расправит кости.

Тут заговорил Филипп. Обратился к благородному пану один, второй, третий, десятый раз; в его речи, как на тучном лугу, звенели тысячи колокольчиков. Добравшись в своем рассказе до хорька, которому нет равных и которого купец привез из Рейнского края, Филипп кивнул слуге, чтобы тот показал зверька. Евстах, глупец из глупцов, просьбу исполнил. Да засуетился, переусердствовал и в усердии своем упустил хорька.

Хорек и гончие! Даже дураку ясно, что с того момента, как процессия миновала ворота, все збраславские суки и все збраславские гончие просто взбесились. Псарню трясло, будто затрубили сто зычных охотничьих рогов — и это не придало хорьку спокойствия. Он, не хуже червя, кольцом свернулся на конце веревки, а выпущенный на волю фыркнул, ощетинился, вытянул хвост и вот уже — мчится прямо на неприятеля. Меж тем один из псов вырыл лаз под дощатой загородкой псарни, а другой повалил два кола в ее ограде.

Что делать?.

— Псарю бежать к калитке! Разогнать собак, перекрыть дорогу!

Ладно, псарь готов послушаться, он отодвигает засов, отпирает калитку, но гончие проскальзывают у него между ног и валят на землю.

Само собой, хорек уже сообразил в чем дело и припустил со всех ног, но тут повыскакивали собаки. Началась дикая погоня.

Кмитасу, ночевавшему вместе с гончими, история представилась совсем иначе. Он решил, что хозяева выпускают его из тюрьмы. Хорек мог метаться сколько угодно, его Кмитас так и не приметил, а вот распахнутые дверцы и хохочущий господин — это совсем другое дело!

Ежели бы мысли простака «выстроились в стройный ряд, что бы он подумал скорее всего?! Скорее всего, он подумал бы вот что: „Мой господин и повелитель в добром расположении духа! Он позволяет мне немножко расправить члены и попрыгать!“

Безумная погоня пришлась Кмитасу как нельзя более по душе. К нему возвратились силы. Во время вынужденного безделья на него навалились ужасная тоска и такое беспокойство, что он кусал себе пальцы.

В еде пан Петр никому не отказывал, и кухари осмеливались иногда бросить Кмитасу в кормушку то необглоданную кость, то кусок сыра. Поэтому Кмитас шляхтича обожал и готов был выразить ему свою признательность. Где-то в глубине Кмитасовой души сидело воспоминание о похвале, услышанной им, когда он прыгал перед королем. Воспоминание то затухало, то вспыхивало снова. Вот Кмитас и выскочил из затвора. Он прыгает, скачет, летит к господам, издавая пронзительные, каркающие звуки, ухает, будто сова, кружится справа налево и слева направо.

„Господи, спаси и помилуй!“ — испугался купец. Ему плохо, мерещится, будто из преисподней выскочил черт.

А вельможа, глядя на такое зрелище, мог ли удержаться от смеха? Да нет, конечно! Он хохотал до упаду.

Тут Филипп подступил к знатному пану и проговорил:

— Сударь, вы странно себя ведете. Разве не видно, что отец мой — уже в летах? Не к месту смех ваш! А ежели желаете повеселиться, то предоставьте мне возможность показать вам уменье владеть мечом!

Пан Петр не удостоил юношу ответом. Повернувшись к слугам, он указал на Кмитаеа и хохоча произнес:

— Довольно, довольно! Возьмите бичи и загоните это прелестное создание обратно, или я лопну от смеха!

При этих словах купец взглянул на него с укоризной, Филипп насупил брови, но слуги из охотничьего замка смотрят только ца своего господина. Королевский егерь смеется? Славно, значит, все в порядке! Значит, он доволен и наша шутка удалась. Так наддай еще! Еще пуще, еще усерднее! Еще, еще, еще! Кто упал, пусть пеняет на себя, а кто весел, пусть веселится!

Во время облавы удары чувствовались слабо, так что Кмитас решил, будто это всего-навсего игра, и в этой игре ему предоставляется возможность показать, на что он способен. Взвившись в кроны платанов, он принялся скакать с дерева на дерево, с ветки на ветку.