Говард Фаст - Спартак

Но почему это было так, он не знал. В своих страданиях он не призывал Бога, потому что в Боге не было никакого ответа и никакого объяснения. Он больше не верил в единого Бога или во многих богов. Во второй период жизни, его отношения с Богом изменились. Бог отвечал только на молитвы богатых.

Поэтому он не призывал Бога. Богатые не висят на крестах, и вся его жизнь была потрачена на крест, вечность с гвоздями сквозь его ладони. Или это было с другим? Или это был его отец? Теперь его ум плохо соображал; красивые, точные и упорядоченные импульсы его мозга были расстроены, и когда он вспомнил, как его отец был распят, он спутал отца с собой. Он обыскал свой бедный, измученный мозг, чтобы вспомнить, как это произошло, и он вспомнил время, когда сборщики налогов пришли и ушли с пустыми руками. Он помнил время, когда пришли священники из Храма, и их тоже отправили с пустыми руками.

После этого была кратковременная слава. Была светлая память о их великом герое, Иуде Маккавее, и когда, против них, священниками была отправлена первая армия, крестьяне-фермеры взяли свои луки и ножи и уничтожили армию. Он был в этой битве. Четырнадцатилетний подросток, но он использовал свой нож, и он сражался рядом с отцом и он познал вкус победы.

Но вкус победы длился недолго. Великие колонны закованных в доспехи наемников шли маршем против Галилейских повстанцев, и в сокровищнице Храма был бездонный колодец золота, чтобы покупать все больше и больше солдат. Фермеры со своими ножами и обнаженными телами не могли сражаться с огромной армией. Фермеры были разбиты, а две тысячи взяты в плен. Из числа пленников, девятьсот человек были отобраны для креста. Это был цивилизованный путь, западный путь, и когда кресты были расставлены, пришли посмотреть священники из Храма и с ними пришли Римские советники. И мальчик, Давид, стоял и видел своего отца прибитым к кресту и оставленного там, висеть на руках, пока птицы не съели его плоть.

И теперь он был на кресте. Как началось, так оно и закончилось, и как он устал, и как много боли и горя! С течением времени, которое не имело никакого отношения к времени, известному человечеству, для человека на кресте, уже не человеку, — он бесконечно спрашивал себя, что значит жизнь, которая пришла из ниоткуда и ушла в никуда? Он начал терять невероятную волю к жизни, которая поддерживала его так долго. В первый раз, он хотел умереть.

(Что сказал ему Спартак? «Гладиатор, люби жизнь. Это ответ на все вопросы». Но Спартак был мертв, а он жил.)

Теперь он устал. Усталость состязалась с болью, и поэтому так скучны обрывки его воспоминаний. После неудачного восстания его и семьсот других мальчиков сковали шея к шее и погнали на север. Как долго они шли! Через равнину, пустыню и горы, пока зеленые холмы Галилеи не стали райскими мечтами. Их хозяева менялись, но кнут всегда был тем же. И наконец они пришли туда, где горы возвышались выше любой горы в Галилее, где вершины гор носили мантию из снега летом и зимой.

И там его отправили добывать медь из земли. В течении двух лет он трудился на медных рудниках. Оба его брата, уведенные вместе с ним, умерли, но он жил. Его тело стало стальным и упругим. Другие болели; их зубы выпадали или они заболевали и извергали вместе с рвотой свою жизнь. Но он жил и два года трудился на рудниках.

И затем он сбежал. Он сбежал в дикие горы, все еще с рабским ошейником на шее, а там простые, дикие горные племена подобрали его и укрыли, сняли ошейник и позволили жить с ними. Всю зиму он жил с ними. Они были добрые, бедные люди, которые жили охотой и трапперством, потому, что там не растет почти ничего. Он изучил их язык, и они хотели, чтобы он остался с ними и женился на одной из женщин. Но его сердце жаждало Галилеи, и когда наступила весна, он отправился на юг. Но был захвачен группой Персидских торговцев, и они, в свою очередь, продали его рабскому каравану, двигающемуся на запад, и он оказался на рабском рынке в городе Тире, почти в пределах видимости своей родины. Как он рвал тогда свое сердце! Какие горькие слезы он проливал, быть рядом с домом, родственниками и людьми, которые будут любить и лелеять его — и все же оказаться настолько далеким от свободы! Финикийский торгаш купил его, и он был прикован к веслу на корабле, который торговал с Сицилийскими портами, и целый год он сидел в мокрой темноте и мокрой грязи, ворочая в воде свое весло.

Затем корабль был захвачен Греческими пиратами и он моргал, как грязная сова, вытащенный на палубу, осмотренный и допрошенный свирепым Греческим матросом. С Финикийским купцом и его экипажем разговор был коротким; их бросили за борт, как снопы соломы. Но они расспросили его и других рабов, и каждому поочередно был задан вопрос на Арамейском диалекте Средиземноморья, — Ты можешь сражаться? Или ты можешь только грести?