Владимир Лебедев - За святую обитель

— Вон еще лях скачет. Не сидится им в стане. Да какой у него конь бойкий. А сам-то какой рослый, широкоплечий. И у них, видно, богатыри есть, Ананий?

Ничего не ответил Суете Селевин: он тоже любовался подъезжавшим ближе всадником. Видно, что был пан не ниже ростом, чем длинный Суета; густые черные волосы выбивались из-под низкого ляшского шлема.

Все близился неведомый воин, можно было уже рассмотреть его угрюмое загорелое лицо, его черные очи под густыми бровями, с грозным и острым взглядом. Черные висячие усы падали ниже бритого по-ляшски подбородка.

Под самые стены башни подъехал он.

— Переговорщик, что ли? — И наклонились все четверо над зубцами, ожидая, что скажет всадник.

Но ни слова не вымолвил пришелец. Поднял он кверху угрюмое свое лицо и махнул рукой, словно маня к себе. Удивились воины.

— На бой, что ли, зовет? На поединок? — сказал быстрый Суета. — Я, пожалуй, схвачусь с ним; авось…

— Погоди! Не то! — перебил Тимофея Ананий.

И вправду — не биться прискакал чужой витязь. Все без единого слова — снял он с головы шлем, железную кольчугу на груди расстегнул, вынул крест нательный, из золота чистого, резной работы. Широко перекрестился всадник православным крестом, приложился благоговейно к святыне и, высоко подняв могучую руку, показал тот крест товарищам.

— Что за диво? Не лях он, видно? — сказал Ананий и позвал громким голосом витязя: — Эй, молодец! Зачем прискакал? Нашей ты, что ли, веры?

Закивал головой воин, опять перекрестился и свой тельник поцеловал, и опять рукой к себе позвал.

— Да ты отвечай, кто ты да отколе? — крикнул Суета.

Уныло покачал головою витязь, рукой себе на рот указал и плечами тряхнул: не могу-де.

— Да он немой, братцы! — догадался Ананий.

Меж тем черноволосый гость с коня сошел, отогнал его в поле, опять обернулся и начал сперва на себя, потом на верх башни рукою показывать: туда-де, к вам хочу — возьмите.

— К нам просится. Сбежал, видно, от ляхов. Пустить его, что ли? — молвил Ананий.

— Вестимо, втащим на веревке, — заторопился Суета. — Ведь тоже душа православная. Ну-ка, подмогите, ребята!

Нелегко было грузного богатыря на высокую башню втащить: целых три толстых веревки связали, вчетвером поднатужились молодцы. Ступил, наконец, неведомый воин на верхушку башни. Показалась на сумрачном лице его светлая улыбка, осенил он себя крестом и по-братски обнял всех крепким объятием, облобызался с ними, словно в праздник великий.

Несмотря на угрюмое лицо, пришелся сразу новый гость по сердцу всем четверым. Почуяли сразу они, что не лукавец перед ними, не изменник.

— Ты у ляхов был в стане? — спросил Ананий, сидя с новым знакомцем рядом. — Или только нарядился по-ихнему, чтоб к нам попасть? Эх, не понять тебя!

Немой показал рукой на блестящие обительские кресты, потом на чело и на грудь себе.

— Сердцем болел за обитель? Мыслил помочь ей? — догадался Ананий. — В пору же ты пришел. Людей у нас мало.

Немой радостно головой закивал, потом нахмурился, очами сверкнул и гневно погрозил рукой ляшскому стану.

— Ишь ты, какой удалой! — потрепал его рукой по широким плечам веселый Суета. — Погоди, мы с тобой покажем нехристям, как обитель святую воевать!

Начал немой витязь о чем-то или о ком-то товарищей знаками допытывать: от земли рукой невысокий рост указывал, на стан вражий и на обитель кивал, по пушке ударял. Не поняли его.

Тогда омрачился лицом неведомый воин. Долго сидел он, глубоко задумавшись; потом достал из-за пазухи бумажный свиток и внимательно оглядел окружающих.

Всех степенней да разумней показался немому Ананий, и подал он ему грамоту: прочитай-де.

— Не обучен я — простые мы люди, темные, — отказался Селевин. — Коли хочешь, сведу тебя к старцу книжному — есть у нас инок такой. Отец Гурий какую хочешь грамоту разберет. А из нас никто не умудрится.

— К отцу Гурию надо, — решили все молодцы.

В это время загудел на обительском дворе трапезный колокол; поднялись все с башни идти.

— С нами пойдем, Немко! — позвал Суета нового знакомца, сразу ему прозванье придумав. И так и осталось за немым в обители то прозвище.

— Что глядишь? — хромая, сказал Немку Ананий. — Попортили ногу-то мне навеки. Все они — ляхи вражьи!

За общей монастырской трапезой богомольцы и иноки немало дивились на нового воина. Ел он мало, не пил ничего хмельного; все крестился при звоне колокольном.

Не беден был пришелец, и щедра была рука его: целую горсть червонцев разделил он, выйдя из-за стола, убогим, немощным и сиротам. Немало золота осталось еще в большом кожаном кошеле его.