Владимир Лебедев - За святую обитель

Грудь с грудью резались монастырцы с грозными врагами, и сам Господь Бог посылал в этот день сергиевцам победу за победой.

До вечера кипела жестокая битва: обительская рать взяла восемь ляшских пушек, сотни две самопалов, несметное число ручниц, палашей, пушечных снарядов, труб и литавр воинских.

Ляхи, смутясь, упав духом, скрылись за большие окопы. Победно гремели монастырские колокола в вечерней тьме, когда возвращались победители в стены обители, подобрав всех своих, убитых и раненых. Сто семьдесят четыре защитника обители легли в тот славный день на поле бранном. Шестьдесят шесть человек насчитали воеводы тяжко раненых, а легких ран никто и считать не стал.

Встретили воинов иноки с крестами да иконами: обнял отец Иоасаф воевод, благословил их и от радости долго не мог слова молвить. Старцы, всячески заботясь о своих защитниках, изголодавшихся да истомившихся за долгий боевой день, несли им пищу и питье.

Наскоро снимая иссеченный, окровавленный панцирь, рассказывал воевода Долгорукий архимандриту, как взорвали подкоп и погибли в нем герои, как сгиб в жестокой сече сотник Селевин, как нашли потом заваленного вражьими телами Анания Селевина, беспамятного, истекающего кровью.

— Я чаю, выживет, — прибавил князь. — Ногу-то ему вконец разбили, да уж больно крепок молодец — его и смерть не скоро возьмет. Лихо же рубились оба брата!

Позаботившись о трапезе для утомленных бойцов, направился архимандрит искать раненого Анания.

В этот вечер, после жестокого боя, никто в обители, казалось, и не думал о сне. Всюду трещали разложенные костры, пылали смоляные светочи, озаряя усталые лица отдыхающих бойцов и богомольцев, собравшихся вокруг героев, которые рассказывали о славной победе. Чашки и братины с брагой, с медом, с вином ходили от костра к костру. Слышались похвалы воеводам — Долгорукому, Голохвастову, который себе в том бою тоже немалую славу снискал. Словно чудной сказке, внимали слушатели речам о подвиге братьев Селевиных. О Слоте и Шилове не одна горячая слеза упала в этот вечер, не одна теплая молитва вознеслась к небу за души их. Славили мужество и силу убитых детей боярских, Есипова и Внукова, живых — Кодырева и Зубова. Жалели храброго пушкаря Меркурия Айгустова, вспоминая, как подбил он злую пушку Трещеру.

Радостно прислушивался отец Иоасаф к бодрым речам защитников; не трепетало сердце старого архимандрита за святую обитель, хоть и знал он, что еще много-много испытаний впереди будет.

Раненых разместили монахи в лучших кельях, нанесли им вин фряжских, всяких снадобьев. Старцы бодрствовали возле страдальцев, облегчая им недуг душевный и телесный.

Отыскал отец Иоасаф Анания в просторной, теплой келье старца Гурия. Бледный, как полотно, богатырь в беспамятстве был; лежал он, не слыша, как заботливо перевязывал его раны добрый инок, равно искусный и в письме, и в лекарском деле. Отцу Гурию помогала испуганная, заплаканная Грунюшка: прежде всех узнала она, что случилось с братьями Селевиными, и поспешила ухаживать за раненым.

Тяжко застонал Ананий, раскрыл запекшиеся губы и начал бредить хриплым голосом:

— Сдержали клятву, Данила! Где ты, брат мой любимый? Видишь, ляхи идут, мечи блестят! Ой, как язвят меня пули вражьи! Брат Данила, взорвали подкоп-то! Сдержим клятву крестную!

Остановился отец Иоасаф у дверей, поглядел на беспамятного Анания, издали его крестом осенил. Не хотел архимандрит старцу Гурию да Грунюшке помехой быть, издали благословил и их — сердобольных заботников о храбром богатыре — и вышел из кельи.

Князь-воевода Григорий Борисович жил в просторных каменных покоях, которые предназначались в обычное время знатным гостям, приезжавшим в монастырь из Москвы и других городов. Много было в горнице воеводской дорогих икон в золоченых окладах, лавки были устланы алым сукном, окна красиво расписаны узорами.

Князь Долгорукий мало бывал у себя; в заботах воинских, все больше ходил он по стенам да башням, по дружинам своим, наблюдая за порядком. Но после битвы у Красной горы воевода захотел дать себе малый отдых: не пошел на следующее утро на стены, прилег на лавке, расправив богатырское тело, что еще болело от вчерашних бессчетных ударов ляшских мечей: недаром князь весь день бился в первых рядах.

Близ воеводы, на другой лавке, сидел архимандрит: улучил он времечко наедине с князем побеседовать; много важных дел надо было обсудить да обрядить.