Владимир Лебедев - За святую обитель

— Убили вы меня, братцы! — простонал неведомый человек. — А я вам добрую весточку принес…

Видит сотник: по одежде — казак, пришел от ляхов, и вправду может, что-нибудь про вражьи замыслы откроет. Кликнул товарищей; связали две-три веревки, втащили раненого на стену.

— Ох, спешите, братцы! — хрипел казак. — Воеводу позовите да из иноков кого… Умираю я… пусть мне грехи отпустят, чтобы не мучиться мне в огне адском…

Наскоро собравшиеся воевода Долгорукий и отец архимандрит поспешили на стену, еще в живых казака застали. Тяжко дышал умирающий, из уст его вырывались отрывочные, хриплые слова…

— Отпусти, отче, тяжелый грех мой, что пришел я с нехристями обитель воевать… Из донских казаков я… Нас атаман Епифанец привел… Да только этой ночью бросили все донцы ляшский стан: убоялись греха великого, гнева угодника Божия…

При дрожащем свете горящих сучьев видно было, как просветлели лица бойцов при доброй вести.

— А я, отче, — с усилием молвил дальше Матюшка, — не ушел с другими казаками: мыслил обитель о подкопе ляшском оповестить…

Встрепенулись все; посыпались на раненого вопросы…

— Все открою, братцы; только не дайте умереть без покаяния… Отпустятся ль мне грехи мои?!

— Не кручинься, чадо мое, сам буду за твою душу денно и нощно молиться Богу, — сказал отец Иоасаф.

— Ведут ляхи подкоп к Угольной башне… Почитай все готово, скоро подпалить хотят… Начало берет ляшский ход подземный в Мишутинском овраге, в середнем осиннике… Изловчитесь бочки с зельем достать; до конца еще их ляхи не докатили. Подпалите — весь подкоп рухнет… А стража там невелика стоит…

Передохнул казак и глухо крикнул:

— Отец честной, молитву читай! Смерть идет! Ой, холодно! Подошел к Матюшке Дедилову отец Иоасаф — принять его

душу грешную; опустился на колени около донского разбойника, положившего живот за обитель.

Воевода же с другими воинами беседу вел, как теперь быть, когда вылазку делать…

Помаленьку рассветать стало… Обрисовались в серой полумгле зубцы, башни. Бледнее горели трескучие сучья на стене монастырской.

— Кончился! — произнес отец Иоасаф, осеняясь крестом и отходя от тела казака. — Мирную кончину послал ему Господь, покаяние в грехах, подвиг богоугодный…

— Отец архимандрит, — молвил воевода, — завтра чуть свет в бой надо идти — избыть тот подкоп злокозненный… Надо немалую силу собрать, немало крови пролить: даром не отдадут ляхи подкопа. Идем, отец честной, соберем ратных людей да иноков на совет.

Тем временем разгораясь да разгораясь, ясное утро настало. Заняли на башнях и стенах привычные места воины; вот первая пушка от ляхов грохнула, со стены ответили, и повсюду кругом началась яростная пальба. Бодрее и веселее стояли стрельцы, послушники и дети боярские против вражьей пальбы, потому что пролетела по всем уголкам монастыря добрая весточка: найден-де подкоп ляшский, не допустят теперь обитель подорвать…

На Водяную башню, где уже в поте лица трудился в дыму и огне Меркурий Айгустов, принес ту весть о подкопе сам удалой сотник Павлов. Ликовали молодцы-пушкари, слыша о завтрашней вылазке…

— И я пойду с воеводой, — молвил Меркурий. — Авось до Трещеры вражьей пробьюсь; хоть руками попорчу, сломаю… Что за притча: все не могу ей в жерло угодить… Словно околдовал кто-то пушку треклятую!

Трещера с тур ляшских гулко рявкнула в эту самую пору, словно заслышав, что о ней речь идет… Ядро в стенную сторожевую вышку угодило, разбило ее, камнями всех осыпало, двоих поранило…

— Постой ты! — разгневался Меркурий. — Сегодня у нас в обители удача… Еще раз попробую — пальну…

Пошел он к большой пушке, сам ее зарядил, целить начал, тихо, старательно…

— И так мне жалко стало того казака, братцы, — говорил сотник, — инда слеза прошибла. Моей-то вины тут нет, а все же худо вышло… Ну уж, знать, ему так умереть на роду было положено: за грехи прежние, за душегубство. Панихиду я по нем закажу…

Громыхнула пушка Меркуриева. Взглянул пушкарь со стены и глазам не поверил: страшная Трещера молчит, скривилась на одну сторону, вокруг нее суетятся ляхи пестрой толпой.

— Сбылся вещий сон мой! — радостно перекрестился пушкарь.

— Меркурий Трещеру подбил! — закричали воины.

— Еще воеводу порадую весточкой доброй, — сказал Павлов и бегом вниз по лестнице с башни сбежал. По дороге всем, кто ни встретится, передавал он об удаче пушкаря; радовались все и крестились…

В покоях отца архимандрита собирались старцы и чины воинские. Тихо переговаривались, рассаживаясь по местам. Не было только доброго отца Корнилия, сраженного ядром. Бледны и измучены были лица у защитников обители. Отозвалась на них тяжкая осада: бессонные ночи, тревога, ожидание близкой гибели. Воины тоже похудели, осунулись, как и старцы; у многих виднелись повязки на голове, на руках — где кого поранила вражья пуля. Лишь отец архимандрит каков был, таков и остался: высшей силой поддерживался дух его, да и тело старца словно не ведало устали.