Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

Хмельницкий спрашивал предсказателей, астрологов, и сам с тревогой всматривался в грядущее, но впереди было темно, как в могиле. Иногда страшное беспокойство овладевало им, а в груди закипало дикое отчаяние. Что-то будет, что будет? Хмельницкий лучше всех знал, что республика не умеет распоряжаться своими силами, не знает их, не осознает своего страшного могущества. А если кто-то возьмет в свои руки эту силу, то кто тогда может воспротивиться ему? Как знать, может быть, близость погибели соединит вновь разрозненные партии панов? Тогда республика может выставить в поле полмиллиона самого отборного войска и стереть с лица земли Хмельницкого, хоть бы ему помогал не только крымский хан, но и сам султан турецкий.

Об этой спящей силе, кроме Хмельницкого, знал и покойный король Владислав, и для того чтобы призвать к жизни эту силу, всю свою жизнь он трудился над подготовкой войны с самым сильным противником. Благодаря своей твердой уверенности король не боялся метать искры в казацкий порох.

Хмельницкий знал также, какова была сила стойкости той же республики. О нее, такую беспорядочную, плохо сплоченную, раздираемую внутренним разладом, ударялись грозные волны турецких войск и разбивались, как о скалу. Так было под Хотином, что Хмельницкий видел своими глазами. И все-таки эта республика Даже в моменты бессилия водружала свои знамена на валах чужих столиц. Какое же сопротивление она окажет теперь? Чего не сделает, приведенная в отчаяние, принужденная или умереть или победить?

Если так, то каждый новый триумф Хмельницкого приближал его к гибели, ускорял минуту пробуждения дремлющего льва и исключал всякую мысль о примирении. На дне кубка победы таилась горечь. Вслед за казацкой бурей разразится буря республики. Хмельницкому казалось, что он уже слышит ее приближение. Вот-вот из Великой Польши, Пруссии, Мазовии, Малой Польши нахлынут толпы воинов. Им недостает только вождя.

Хмельницкий взял в плен гетманов, но и тут проглядывала какая-то ирония судьбы. Гетманы были опытными воинами, но ни один из них не был именно тем человеком, которого требовала эта година грозы, ужаса, смерти.

Таким вождем мог быть только один человек.

Он назывался: князь Еремия Вишневецкий.

И уже потому, что гетманы подверглись пленению, выбор должен был пасть на князя. Хмельницкий наравне с остальными не сомневался в этом.

А тем временем в Корсунь, где гетман запорожский отдыхал после битвы, долетали из Заднепровья слухи, что страшный князь уже вышел из Лубен, что по дороге безжалостно подавляет восстание, что после него исчезают деревни, слободы, хутора и городки, а вместо этого растут кровавые колы и виселицы. Страх удваивал число его войска. Говорили, что он ведет пятнадцатитысячную армию, а лучше княжеской армии не было во всей республике.

В казацком лагере его ожидали с минуты на минуту. Вскоре после битвы при Крутой Балке крик: "Ерема идет!" пронесся меж казаками и поселил страх среди черни. Все это и заставляло Хмельницкого глубоко задумываться. Теперь ему предстоял выбор: или идти со всей своей силою против князя и искать его в Заднепровье, или двинуться вглубь республики.

Нападение на князя было чревато опасными последствиями. При столкновении с именитым полководцем Хмельницкий несмотря на свое численное преимущество мог понести поражение, и тогда все пропало. Чернь, которая составляла подавляющее большинство его войска, ясно показала, как страшно для нее одно имя Еремии. Требовалось много времени, чтобы превратить ее в организованное войско.

С другой стороны, князь едва ли принял бы решительное сражение, а ограничился бы обороною замков и мелкими стычками. Такая война может растянуться на месяцы, если не годы, а за это время республика соберет громадные силы и двинется на помощь князю.

Хмельницкий решил оставить Вишневецкого в Заднепровье, чтобы самому закрепиться на Украине, навести порядок в своих войсках, а затем пойти на республику и принудить ее принять мир. Он рассчитывал, что князю много будет хлопот с подавлением бунта в Заднепровье.

С князем, наконец, можно вступить в переговоры и тянуть дело до тех пор, пока его силы не иссякнут. Тут он вспомнил о Скшетуском и приказал привести его к себе.

То было через несколько дней после битвы при Крутой Балке. Хмельницкий принял пленника в присутствии только пана Кшечовского, старинного знакомого Скшетуского, и встретил его ласково, хотя и не без оттенка величия, приличествующего его теперешней роли.