Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

И шел этот человек, голодный, иззябший, мокрый, перемазанный собственной кровью, покрытый грязью и ржавчиной болот, с радостью в сердце, с надеждой, что вскоре не таким слабым и жалким, а сильным, могучим вновь явится в Збараж.

"Теперь вы не останетесь без помощи, не будете голодать, — подумал он о своих друзьях в Збараже, — я приведу к вам короля!"

И рыцарское сердце радостно забилось при мысли о скором спасении князя, войска, Володыевского, Заглобы и всех героев, запертых в збаражском капкане.

Лесные глуби расступались перед ним и укрывали его своею сенью.

В гостиной топоровского дворца сидели трое мужчин. Несколько восковых свечей горели на столе, покрытом картами; возле карт лежала высокая шляпа с черным пером, шпага с перламутровой рукояткой, на которой покоился кружевной платок, и пара лосиных перчаток. За столом в кресле сидел человек лет сорока, небольшого роста, худощавый, но крепкого телосложения. Лицо его было бледно и утомлено, на голове черный шведский парик с длинными локонами, спадающими на плечи. Редкие черные усы, закрученные кверху, украшали его верхнюю губу, тогда как нижняя, вместе с бородой, сильно выступала вперед, придавая всей физиономии характерные черты львиной отваги, гордости и упрямства. Оно не было красивым, это лицо, но во всяком случае казалось весьма примечательным. Выражение склонности к наслаждениям странным образом сочеталось в нем с суровой холодностью. Черные глаза казались угасшими, ко легко можно было догадаться, что в минуты увлечения или гнева они могли метать молнии, которые не всякий взгляд мог выдержать. Вместе с тем, они не были лишены оттенка добродушия и кротости. Черная одежда, состоящая из атласного кафтана и кружевного воротника, лишь подчеркивала изящество этой фигуры. Вообще, несмотря на озабоченное выражение лица, в нем было что-то величественное. И не удивительно — это был сам король, Ян Казимир Ваза, преемник престола Владислава.

Поодаль, в полутьме, сидел Иероним Радзеевский, староста ломжинский, человек небольшого роста, толстый, румяный, с физиономией ловкого придворного, а напротив, за столом, третий мужчина, опершись на локоть, рассматривал карты, время от времени поднимая глаза на короля.

Лицо его было отмечено заботами и размышлениями — холодное лицо государственного человека. Суровость не вредила его необычайной красоте. Голубые глаза не утратили еще своего блеска, роскошная польская одежда и шведская подстриженная борода придавали его правильным, словно высеченным из мрамора чертам еще больше величия. Это был Юрий Оссолиньский, коронный канцлер, имперский князь, оратор и дипломат, удивлявший европейские дворы, знаменитый противник Еремии Вишневецкого.

Необычайные его способности обратили на него внимание ранее царствовавших королей, доставили ему высшие должности в государстве, которым он управлял почти бесконтрольно, — государстве, теперь так близком к падению.

Канцлер словно создан был для управления государственным кормилом. Трудолюбивый, опытный, умный, смотрящий в отдаленное будущее, князь привел бы всякое государство, за исключением республики, к тихой пристани, всякому другому обеспечил бы внешнее могущество и долгие лета внутреннего спокойствия, если бы только был самовластным министром такого монарха, как, например, король французский или испанский.

Выросший за границей, руководствующийся общими соображениями, несмотря на врожденный ум и проницательность, несмотря на долголетнюю практику, он никак не мог освоиться с бессилием правительства в республике, не научился ладить с ним, хотя об эту скалу разбивались все его планы, намерения, усилия, хотя теперь он видел в будущем одно лишь разрушение и разорение отечества.

Это был гениальный теоретик, который не умел быть гениальным практиком, словно бы попавший в заколдованный круг. Задавшись какой-нибудь идеей, способной дать благие результаты в будущем, он шел к своей цели с упорством фанатика, не обращая внимания, что при существующем порядке вещей он может прийти к совершенно противоположному результату.

Желая усилить правительство и государство, он ослабил вожжи, которыми сдерживалось казачество, и не предвидел, что буря разразится не только над шляхтой с ее насилиями и своеволием, но и над магнатскими латифундиями, и станет угрожать интересам самого государства.

Из степей появился Хмельницкий и вырос в исполина. Республика понесла сокрушительные поражения под Желтыми Водами, Корсунем, Пилавцем. С первых же шагов Хмельницкий соединился с врагом, татарами. Удар следовал за ударом, впереди предвиделась только война и война. Прежде всего нужно было подавить разбушевавшуюся казацкую стихию, чтобы использовать ее впоследствии, а канцлер, погруженный в свои соображения, все медлил и даже верил Хмельницкому.