Говард Фаст: Торквемада

Она передала ему корзинку со свежесрезанными розами и спросила, не хочет ли он пройти в дом. Торквемада испытующе посмотрел на нее, затем кивнул; от мимолетной улыбки лицо его стало на редкость обаятельным. Катерина не раз замечала, как красит улыбка угрюмых, суровых людей. А если ты уважаешь такого человека, то его улыбка — подарок и имеет над тобой огромную власть.

Взяв Торквемаду за руку, Катерина повела его в дом. Они вошли в галерею, которая мавританской аркадой выходила в сад. В то время в Сеговии все еще носило отпечаток мавританского стиля, и огромный старинный особняк Рафаэлей тоже был построен при маврах. Пол был выложен голубыми изразцами, а стены украшены резным африканским гипсом. Через аркаду с витыми колоннами из просторной — сорок футов в длину и двадцать в ширину — галереи открывался прелестный вид на розовые кусты в саду. Мария де Рафаэль, мать Катерины, приказала сшить занавеси во всю длину галереи. При закрытых занавесях это была отдельная комната, но когда их раздвигали, как сейчас, галерея и сад сливались; вторгшийся из сада крупнолистный африканский плющ обвивался вокруг колонн. Мебель была довольно простая. Возле камина посреди стены располагались шесть больших кресел. В дальнем конце стоял длинный обеденный стол, вокруг него — восемь высоких стульев с прямыми спинками. Пол устилал золотистый марокканский ковер, на стене висели портреты Альваро де Рафаэля, его жены Марии и тестя Ломаса — все кисти художника Гонсалеса.

Мария, мать Катерины, была одна, когда вошли Катерина и Торквемада. Лицо ее радостно просияло, она отложила вышивание, над которым трудилась, и поднялась им навстречу. Мария — ей шел сорок третий год — была все еще красива, стройна и соблазнительна; нежной улыбкой приветствовала она Торквемаду. Его всегда так встречали в доме Рафаэля. Торквемада знал, что его здесь ждут, любят и помнят. Если ты духовное лицо, это вовсе не значит, что тебе не нужна человеческая привязанность, и с изысканной учтивостью и чувством собственного достоинства, как и подобает испанскому дворянину, Торквемада устремился к Марии де Рафаэль.

— Дорогая донья Мария, — произнес он.

Взяв ее руки в свои, он низко склонился, поцеловав ей сначала правую руку, затем левую. Ни один дворянин в Сеговии не поступил бы изящнее и непринужденнее; мать и дочь заметили это и оценили.

Мария, педантичная по натуре, снова принялась за вышивание; сосредоточенно и аккуратно делая крошечные стежки, она обратилась к Торквемаде:

— Сегодня ночью мне приснился карающий ангел. Послушайте дальше, дорогой приор… Он стоял передо мною гордый и гневный, я боялась, что сердце мое разорвется от страха. Кто защитит меня, где щит Твой, Господи, и Сына Твоего Иисуса Христа? Как только я задала себе во сне этот вопрос, в мгновение ока между нами оказался добрый Томас. Он заслонил меня, и вот вы здесь наяву. А знаете ли, добрый пастырь, что мы не видели вас целых одиннадцать дней? Но мой сон был вещим — вы пришли.

Катерина села рядом с матерью, а Торквемада, поблагодарив хозяйку дома за теплый прием, остался стоять.

— Не думаю, однако, — сказал он, — что христианке подобает верить снам, но сегодня мне не хочется это обсуждать. Вы так сердечно меня встречаете, а ведь с тех пор, как я стал инквизитором, мало кто из прежних знакомых, относится ко мне с такой теплотой.

— Просто они не знают вас так хорошо, как мы, — сказала Катерина.

— Вы обе такие ласковые, и дом ваш — мирное пристанище. Почему я одиннадцать дней не позволял себе приходить сюда? Это была епитимья. Наказывая других, я должен карать себя еще суровее.

— Не хочу ничего слушать о карах, — вставила Мария, — во всяком случае, не здесь. Ведь если вы, отец Томас, хвалите наш дом, значит, вы должны приходить сюда с милосердием, и только с милосердием, а ведь кара и милосердие не одно и то же, не правда ли, отец Томас?

— Согласен и прошу прощения.

— В таком случае, — продолжала Мария, — вы останетесь отобедать с нами.

Торквемада покачал головой:

— Боюсь, ничего не получится. Сегодня вечером по приказу короля я должен выехать в Севилью. Но особой радости я не испытываю. Я не люблю Севилью.

— Ах, отец мой, какую большую роль в нашей жизни играет судьба или случайное стечение обстоятельств, — с волнением произнесла Мария. — В отличие от вас я верю, что вещие сны снятся и истинным христианам. Только подумайте! Альваро тоже едет сегодня вечером в Севилью. Вы едете по приказу короля, он — по приказу королевы.