Вашингтон Ирвинг - Жизнь Магомета

Абдалрахман, видя его слезы, спросил: «Разве ты не запретил нам оплакивать умерших?» — «Нет, — отвечал пророк, — я запретил вопли и крики, я запретил уродовать лица и рвать одежды, считая это за дьявольское внушение; но слезы, проливаемые от горя, являются бальзамом, исцеляющим сердца, и посланы нам как милость».

Он проводил ребенка до могилы и тут, даже в порыве отчаяния при разлуке, он дал новое доказательство того, насколько в душе его непоколебимы были основы его религии. «Сын мой! Сын мой! — воскликнул он, когда тело ребенка было предано земле. — Скажи: Бог мой — Господь! Пророк Божий — мой отец, а вера моя — ислам!» Так говорил он, чтобы научить своего ребенка отвечать на те вопросы ангелов, которые, согласно мусульманской вере, они задают умершим, покоящимся в могиле. [25]

Затмение солнца, случившееся около этого времени, было истолковано некоторыми ревностными последователями Магомета как небесное проявление горя о смерти Ибрагима, но огорченный отец отверг эту рабскую лесть.

«Солнце и луна, — сказал он, — одни из бесчисленных чудес Господних, посредством которых Он проявляет иногда волю Свою слугам Своим; но их затмение не имеет ничего общего ни с рождением, ни со смертью кого-либо из смертных». Смерть Ибрагима была ударом, приблизившим Магомета к могиле. Его организм уже был расшатан необыкновенным душевным возбуждением, нервными припадками и физическими недугами, которым он был подвержен; кроме того, яд, поднесенный ему в Кхаибаре, своей отравой подточил его жизненные силы, причинил ему мучительные боли и привел к преждевременной старости. Его религиозная ревность возбудилась еще сильнее вследствие увеличивающихся телесных недугов, и он решил употребить остатки своих сил на последнее путешествие в Мекку, желая, чтоб пример его послужил образцом всех будущих обрядов подобного рода.

Известие об его благочестивом намерении разнеслось, и множество набожных людей со всех частей Аравии пришли с целью сопровождать пророка-богомольца. Мединские улицы переполнились разноплеменными толпами, явившимися из городов и сел, горных укреплений и отдаленных пустынь и раскинувшими свои палатки даже по окрестным долинам. Поразительную картину торжества веры представляли эти недавно еще разобщенные варварские и воинственные племена, собравшиеся теперь как братья и воодушевленные общим чувством религиозного рвения.

В этом путешествии Магомета сопровождали девять жен, которых несли на носилках. Он выехал во главе большой свиты, состоявшей, по словам одних, из пятидесяти шести тысяч, а по словам других — из девяноста и даже из ста четырнадцати тысяч богомольцев. Тут же находилось и громадное количество верблюдов, разукрашенных гирляндами цветов и развевающимися флагами; их вели для жертвоприношений.

Местом первой ночной остановки избрана была деревня Дуль-Голаифа, в нескольких милях от Медины, где, как и прежде, Магомет и его последователи сложили свое оружие и надели одежды богомольцев. На следующий день, рано утром, после молитвы в мечети, он сел на своего верблюда ал-Касва и, достигнув долины Балда, произнес молитву, или воззвание, называемую на арабском языке «Талбиджу», которую произносили вслед за ним и все его последователи. Вот что выражено в этом торжественном воззвании: «Здесь я служу Тебе, Боже! Здесь я служу Тебе! Тебе нет равного. Одному Тебе подобает поклонение. От Тебя исходит все благое. Одному Тебе принадлежит царство, и никто не может разделить его с Тобой». Молитва эта, согласно мусульманскому преданию, была произнесена патриархом Авраамом, когда он проповедовал истинную веру всему человечеству с вершины холма Кубеис, находящегося недалеко от Мекки. И так необыкновенно мощен был его голос, что все живые существа всего мира слышали его; даже утробный младенец повторил: «Я здесь служу Тебе, о Боже!»

Таким образом, толпа богомольцев продолжала свой путь по горам и долинам, растянувшись на несколько миль, оглашая иногда воздух пустыни общими молитвами и восклицаниями. Здесь уже не встречались неприятельские отряды, которые могли бы задержать эту толпу или потревожить ее, потому что ислам мирно господствовал тогда над всей Аравией.

Магомет подошел к священному городу со стороны тех же возвышенностей, с которых он подходил и для осады его, и вошел через ворота Беви-Шейба, сохранившие по настоящее время название «святых ворот».

Через несколько дней к нему присоединился и Али, поспешивший вернуться из Йемена; он привел с собой много верблюдов для жертвоприношений.