Зато в здании тюрьмы происходило странное шевеление. Со своего верхнего этажа они слышали окрики и команды на всех нижних. Да тут еще и заключенные принялись громыхать мисками о прутья решеток. Загомонили, засвистели.
Лицо Арли расплылось в широкой ухмылке: Ты вот что, юноша Уилл, собирай-ка пожитки. Этот гостеприимный дом мы покидаем.
Сержант Баумгартнер, встревоженный шумом, вскочил и стал с мушкетом на изготовку лицом к тяжелой дубовой двери.
Да бросьте вы, мистер Баумгартнер, — хихикнув, воззвал к нему Арли. — И осторожнее, а то смотрите, сэр, еще подраните сами себя!
Словно согласившись, старик снял палец с курка и снова сел, тяжело отдуваясь.
По каменному полу забухали шаги, раздался гром ключей, решеток. На мгновение Уилл даже испугался: их камеры в отдельном закутке, в стороне от других, а ну как до них просто не дойдут, не найдут, позабудут! Но вот замолотили в дверь. Баумгартнер, с перепугу одурев, еле нашел нужный ключ.
В первый раз за время их дружбы Арли и Уилла не разделяли решетки; они пожали друг другу руки. Железными маршами тюремной лестницы зашагали следом за другими заключенными вниз, вышли в залитый холодным солнцем двор, оказавшись в толпе из полутора сотен других таких же — в ботинках без шнурков и одеялах, наброшенных на плечи.
Стоят, дрожат. Н-да, пейзаж не больно радостный, — проговорил Арли, озираясь и видя вокруг одни обветренные бородатые рожи, ссутуленные плечи в одеялах, охрану, серые стены и убитую, затвердевшую землю под ногами. — Но ведь и это сотворил Господь, Уилл, мальчик ты мой! Это все тоже ведь его чудесное творение, а как же!
В сопровождении лейтенанта и четырех нижних чинов с винтовками во двор вошел какой-то старший офицер в ладном сером мундире. Явно большая шишка — шляпа с плюмажем, кушак какой-то бордовый, шибко сложная вязь толстого шнура на рукаве… Ему помогли взобраться на ящик. Разглядев петлицы с тремя звездами в дубах, заключенные загомонили. Он подождал, пока они утихнут, потом сложил ладони рупором, поднес ко рту: Я генерал-майор Натаниэль Уэйн, — сообщил он. — Губернатор Браун уполномочил меня объявить все ваши приговоры отмененными, все сроки отбытыми — все, я сказал! — при условии, что вы записываетесь в ополчение, даете клятву защищать нашу великую Джорджию и будете воевать под моей командой.
За его спиной охранники поставили стол и стул.
У вас три минуты. Даю вам три минуты на то, чтобы, подняв правую руку, присягнуть и расписаться, получив тем самым все права и привилегии службы. Если нет — пойдете назад в камеры и будете сидеть там, пока ад до дна не промерзнет.
Все задвигались, зашевелились. Некоторые были за; другие, кому до конца срока оставалось мало, — против. Арли покачал головой. Проблема не слабее тех, о которых до хрипоты спорят в законодательном собрании штата. Какой-то уголовник крикнул: Да лучше я здесь сгнию, чем дам отстрелить себе яйца!
Все заговорили разом. Эти парни не дураки, — сказал Арли. — Атланта сгорела, война уже и сюда подходит. Если войско так обезлюдело, что оружие раздают уголовникам, тогда знаете, сколько шансов хоть кому-нибудь из нас выжить?
Раз, два и обчелся? — округлил глаза Уилл.
Ну, вроде того. Впрочем, не знаю, как тебе, Уилли, — проговорил Арли, решительно поднимая руку, — а мне, ей-богу, все равно, каким способом меня убьют.
Сколько прошло времени — два часа? три? Как-то мгновенно они, уже ополченцами, обнаружили себя в составе подразделения, развернутого для защиты деревянного свайного моста через реку Окони милях в пятнадцати к югу от города. Сидели на карачках в болотной жиже под мшистым обрывом восточного берега. В руках мушкеты, в карманах сухари, ну, подсумки, конечно, с патронами, башмаки на босу ногу и ношеные, в застиранных пятнах крови, мундиры поверх тюремных роб. Им даже одеяла оставили: сгодятся вместо плащ-палаток. А то ведь холодно — ступая в грязь, они своими башмаками аж похрустывали, проламывая тонкий ледок.
Поезд, который их привез, остался здесь же, чуть позади, грозя врагам Джорджии одинокой пушечкой, закрепленной на открытой платформе. А на западном берегу кадеты из военного училища, удостоенные чести принять на себя главный удар, спешно рыли окопы, прячась за валиками мягкой лесной земли.
Будь моя воля, — заговорил опять Арли, — я бы подумал о том, чтобы поставить нас поближе к городу для защиты тамошних женщин и детей, но они, похоже, военного значения не имеют. Он поглядел на Уилла. Даже жуя сухарь, малый сохранял на лице кислую мину.
Читать дальше