Розмэри Сатклифф: Факелоносцы

В первый момент этот серебряный пушок поразил Аквилу, но тут же он вспомнил, что прошло двенадцать лет со времени их последней встречи на тропе внизу под ясеневым лесом.

— Брат Нинний! Вот и довелось нам встретиться в третий раз, как ты и обещал.

Невысокий человек внимательно смотрел на него, но, как только Аквила приблизился к огню, он, отбросив в сторону тряпку, о которую вытирал перепачканные руки, поспешил ему навстречу.

— Не сомневаюсь, третья встреча будет самой плодотворной. Божие благословение тебе, Аквила, друг мой.

— На этот раз ты вспомнил меня, — сказал Аквила.

— На этот раз глаза мои открыты, потому что я уже искал тебя. Когда до меня дошла весть, что кавалерия Амбросия спустилась в долину, я собрал кое-какие мази и поспешил сюда узнать, могу ли я помочь раненым. Я думал, найду тебя здесь, среди конников Арта-Медведя, — сказал он, улыбнувшись. — Но случилось так, что ты сам нашел меня. Есть ли у тебя на теле раны, которые требуют врачевания?

— Так, пустяковая царапина, не сравнить с той, натертой сакским ошейником, помнишь?

— Покажи мне.

Стоя у очага, Аквила расстегнул пряжки, стащил с себя кожаную тунику и спустил нижнюю тунику до талии, обнажив неглубокий разрез вдоль ребер, успевший слегка воспалиться, ибо на него постоянно давили ремни. Нинний осмотрел рану, затем позвал одну из женщин и велел ей принести теплой воды из котла. Он усадил Аквилу на мешок с шерстью и, заставив отклониться в сторону, промыл воспаленное место, а затем наложил ту же самую мазь, что и тогда, много лет назад. Аквила, опираясь на локоть, смотрел вниз, и перед ним все немного плыло от дыма, от запаха овечьего руна, человеческого тела и крови; он следил за игрой огня на мозаичных фигурах на растрескавшемся полу, на фигурке девушки с цветущей веткой в одной руке и птицей в другой, скорее всего это была аллегория Весны. Как странно, думал он, встреча с братом Ниннием не вызвала у него удивления — словно так и должно было быть, словно он облачился в привычные одежды. Мазь холодила раненый бок, успокаивая боль и прогоняя тревогу. На душе становилось спокойно, впрочем, так всегда происходило, когда рядом оказывался брат Нинний, он приносил с собой покой и чувство защищенности.

— Значит, в здешних лесах ты нашел наконец место, где решил остановиться? — сказал Аквила, снова натягивая на себя нижнюю тунику.

— Да, я и мои пчелы, мы нашли приют в соседней долине, к северо-западу отсюда. — Брат Нинний помог ему надеть жесткую кожаную тунику и застегнуть ремни. — Расслабь нижнюю пряжку, иначе ты снова натрешь рану, — сказал он. — Мои ульи со мной, есть у меня и бобовые грядки, и садик с лекарственными растениями — всё, как и прежде. Сейчас я возвращаюсь к ним. Ты последний, кому сегодня потребовалось мое лекарское уменье, больше я здесь не нужен.

Аквила вдруг отчетливо вспомнил развилку ниже ясеневого леса, когда он пошел одной дорогой, а Нинний другой. Он поднялся на ноги и, боясь, что Нинний будет возражать, торопливо сказал:

— Я тебя немного провожу.

— Но ты устал, мой друг, и тебе необходим сон.

Аквила провел тыльной стороной ладони по лбу:

— Я устал, но нуждаюсь в твоем обществе больше, чем во сне. Я… — Он осекся, опустил руку и посмотрел на Нинния. — Позволь мне пойти с тобой, Нинний, это лучше, чем бродить всю ночь по лагерю.

Они глядели друг на друга, забыв о женщинах и сидящих вокруг очага раненых, внимательно наблюдавших за ними. Аквила подумал: сейчас начнутся расспросы, но брат Нинний, видно, не растратил своего дара никогда не задавать вопросов.

— Тогда пойдем, друг, — только и сказал он.

Очень скоро они покинули лагерь и двинулись на северо-запад вверх по склону холма, через лесистые террасы. Ветер в деревьях стонал, как море в непогоду, и серебристый свет то появлялся, то исчезал, когда рваные тучи проносились по небу. Земля в лесу вся была усеяна сорванными ветками, и они то и дело цеплялись за ноги. Брат Нинний шагал сквозь бушующую стихию, словно ступал по ухоженной дорожке, ведущей к дому. Они перевалили через широкий гребень холма и стали спускаться. Дым, который принес налетевший порыв ветра, и лай собак свидетельствовали о близости деревни, может быть, той самой, о которой говорил Арт.

— Эти люди тоже танцуют на празднике Белтин во славу Рогатого, как и твой железный народ? — спросил Аквила.

— Да, — донеслось до него из темноты. — Но в промежутке они, как и те, слушают Слово Божие.

Они вышли к речушке с меловым дном — быстрый поток тащил нити водорослей, в которых запутались охапки ольховых листьев, — и пошли вдоль нее: Нинний — впереди, Аквила послушно — за ним. Вскоре лес стал редеть, и заросли тиса и дуба уступили место бузине и боярышнику, лесному ореху и иве, но и этот кустарник уже почти кончился, и показались голые склоны.