Оливия Кулидж: Галльская война Цезаря

Это могло бы продолжаться все лето, пока все защитники города не погибли бы возле источника и не осталось бы никого, кто бы оттащил труп в сторону и нагнулся над водой. Но, к нашему счастью, наши землекопы нашли исток ручья и отвели его в сторону. С театральной внезапностью опасная вода перестала течь.

Я думаю, что даже после этого жители Укселлодинума могли бы убить друг друга или выйти из города на вылазку, чтобы умереть сражаясь, если бы они знали, что это сделали мы. Но, увидев, что их ручей, который был на этом месте всегда, вдруг высох, они посчитали это чудом и решили, что боги покинули их. И они сдались Цезарю.

Возможно, они поступили бы мудрее, если бы умерли. Цезарь по натуре не был жестоким. Он даже, как многие солдаты, не выносил хладнокровно причиняемых страданий, хотя ужасы боя вряд ли вообще влияли на его душу. Но, хотя жестокость была противна ему на вкус, он не отступал перед ней, так же, как не отступал перед холодом, голодом или тяжелым трудом, если считал, что это необходимо выдержать. Из-за этого своего качества Цезарь временами бывал страшнее, чем самые жестокие люди. Других могли отвлечь от мести каприз, сытость или хотя бы другие обидчики, Цезаря же нет. Если он принимал решение наказать кого-то по причинам, которые считал обоснованными, то всегда наказывал. Он отгораживался от всего вокруг стеной из едких язвительных насмешек, холодности и отчуждения и, казалось, не замечал мольбы, криков, слез и просьб, а люди удивлялись, как тот, кто так легко прощал, мог быть таким свирепым.

Возможно, с самого своего приезда под стены Укселлодинума Цезарь решил, что должен быть там суровым, чтобы это послужило уроком для других. Упрямое сопротивление до конца без надежды на победу только укрепило его в этом намерении. Ни для него, ни для Галлии не будет пользы, если он простит людей, которые всегда будут ненавидеть его и римлян. Лучше быть безжалостным и сберечь свое милосердие для тех, от кого он может ожидать послушания. А в этом случае было мало лишить этих людей жизни: он уже пролил целое море крови, но банды разбойников по-прежнему восставали и будут восставать, пока у них хватит смелости. Нет, он покажет им, что так рисковать невыгодно, покажет раз и навсегда.

Такое решение принял Цезарь и выполнил его безжалостно. Всем несчастным защитникам Укселлодинума отрубили обе руки и отпустили калек жить, если они смогут, за счет соседей, чтобы они служили ужасным примером для всей Галлии. Эта последняя ужасающая кара достигла своей цели: война закончилась.

Оставались еще двое непримиримых: Луктерий, укрывавшийся в землях арвернов, и Коммий на севере. Их судьбы оказались очень непохожими. Луктерия любили арверны и зависимые от них племена, и многие люди там охотно прятали его у себя, хотя и признали власть Цезаря. Какое-то время Луктерий скрывался у них, меняя места и по необходимости доверяясь нескольким друзьям сразу, чтобы не было разговоров о его присутствии в каком-то одном месте. За его голову была назначена награда, и вскоре один из его бывших друзей предал его. Луктерий исчез с глаз людей, и его след потерялся в той смерти заживо, где Верцингеторикс ждал триумфа Цезаря и своего конца.

Коммий в это время вернулся из-за Рейна без германцев, обнаружив после Укселлодинума, что даже его дар убеждать не всесилен. Его племя покорилось Цезарю, и он больше не считался королем соплеменников. Однако у Коммия было довольно многочисленное войско, и его было трудно не замечать совсем. Он сделал несколько попыток уговорить своих соседей вновь начать войну, но не имел успеха. Правду говоря, даже его собственные воины стали разбегаться, и в конце концов Коммий от отчаяния занялся разбоем, чтобы их прокормить. К тому времени, когда римляне встали на зимние квартиры в конце 51 года, Коммий накопил столько сил, что стал для них помехой.

Войсками, расквартированными в этом краю, командовал Марк Антоний, и с ним был Гай Волусен, назначенный командовать его конницей. Ненависть Волусена к Коммию нисколько не ослабла со временем. Правду говоря, я даже думаю, что нежелание Коммия быть убитым только усилило его прежнюю обиду. То, что Волусен оказался на зимних квартирах с Антонием, не было простым совпадением: он сам попросил для себя эту должность.

Кажется вполне возможным, что Антоний, как большинство из нас, чувствовал, что ненависть Волусена к Коммию неразумна. Учитывая все произошедшее потом, вероятно и то, что он говорил на эту тему с Цезарем. Антоний все теснее сближался с Цезарем, а с Лабиеном был в более чем прохладных отношениях.