Оливия Кулидж - Галльская война Цезаря

Сам я тогда находился на реке Соне под началом Квинта Цицерона, который руководил поставкой зерна вверх по течению реки из страны эдуев и от аллоброгов из провинции. В феврале до нас дошли новости о том, что Цезарь принудил к покорности битуригов, снова находится в Бибракте и отправил свои легионы обратно на зимние квартиры. Кроме того, нам сказали, что он пообещал за эту зимнюю кампанию награду в двести сестерциев каждому рядовому солдату и в две тысячи – каждому центуриону. Мы все завидовали тем, кто служил в одиннадцатом и тринадцатом легионах, и я помню разговоры о том, что могут получить офицеры. Считалось, что они служат за свой собственный счет, поэтому денежная награда от Цезаря в этом случае им не подходила. Но не было сомнения, что Цезарь будет щедрым. Квинт Цицерон, который был у нас главным знатоком в политике благодаря тому, что постоянно получал от брата письма из Рима, тоже придерживался этого мнения.

– Это только начало, – заявил он, поджав губы и покачивая головой с видом мудреца. – Запомните мои слова: следующими будем мы, а если не следующими, то наша очередь наступит скоро. Эти военные действия зимой просто предлог. Цезарь покупает нашу верность.

Мы не стали притворяться, будто не поняли, о чем идет речь, но было видно, что некоторые удивились. Вдалеке от Рима, узнавая новости только из случайных писем, совершенно теряешь нить событий. И разумеется, нас целиком поглощали галльские дела. К тому же Квинт Цицерон, желая похвастаться своими знаниями, сказал слишком много.

– Ты хочешь сказать, что Цезарь уже смотрит в будущее и думает о том дне, когда должен будет сдать командование? До этого ведь еще два года, – осторожно спросил молодой Марцелл.

– Совершенно верно, – согласился Квинт Цицерон. – А что будет потом?

– Он выдвигается в консулы, – вставил я, немного беспокоясь о том, чтобы разговор не принял неудобное направление. – Он не был консулом уже десять лет.

– Ну да, выдвигается, – не отставал от нас Квинт Цицерон. – Но как он это сделает? Может он приехать в Рим в 49 году как частное лицо и пойти на выборы? Его командование здесь кончается первого марта. Раньше мы думали, что он сохранит должность за собой до конца года, потому что заместителя не смогут отправить раньше. Закон Помпея, принятый прошлым летом, изменил это.

– Там сделано исключение для Цезаря, – неуверенно сказал Марцелл.

Цицерон рассмеялся. Никто из нас не засмеялся вместе с ним. Мы знали, что закон Помпея имел целью выманить Цезаря из его владений так скоро, как только допускает наше законодательство. Мы знали также, что, если Цезарь появится в Риме как частное лицо, он погибнет. Его многочисленные враги сфабрикуют против него обвинения и подадут на него в суд либо за что-то, что он сделал в своей провинции, либо за какие-нибудь его поступки во время прежнего консульства, которые они пожелают объявить незаконными. Состав суда подберут пристрастно, и Цезарь будет приговорен к изгнанию или смерти. Изгонят его или казнят, все равно это будет его конец. Чтобы уцелеть, Цезарь должен был оставаться проконсулом Галлии до конца декабря 49 года, а 1 января уже должен стать консулом в Риме. Мы все знали это, но старались не говорить на эту тему.

– До этого еще два года, – сказал я, пожимая плечами. – Два года – это целая вечность!

Цицерон снова засмеялся над моим невежеством:

– Два года! Цезарь не рискнет ждать, пока ему придется сдавать командование! Он должен будет действовать, когда Сенат попытается назначить ему преемника в марте 49 года. Вот почему он как можно быстрее покупает поддержку легионов. Говорю вам: наша очередь подходит.

На этот раз никто не сказал ни слова. Мне кажется, никто из нас до этого времени не задумывался над этим всерьез. Я покосился краем глаза на Марцелла. Его дядя был в том году консулом, и было известно, что этот дядя – враг Цезаря. О том, что мы сейчас обсуждали, было бы гораздо лучше совсем не говорить с Марцеллом: никогда не знаешь, кто доживет до часа, когда пожалеет о таком разговоре.

Разговор был прекращен, но после него Галльская война для нас закончилась еще в одном смысле. Мы все, кроме Квинта, были слишком молоды, чтобы помнить последнюю гражданскую войну, но каждый из нас мог назвать имена родственников, погибших во время массовых убийств после того, как она пронеслась по нашей стране словно пожар. Мы увидели, как течение жизни несет нас к тому, чего мы боялись, и, похоже, стали объединяться друг с другом по новым правилам. Например, я отдалился от Марцелла, который мне нравился. Я начал задавать себе вопрос: что Марцелл пишет обо всех нас в Рим?