Ной Гордон - Лекарь. Ученик Авиценны [litres]

– Если только совесть ваша не безупречно чиста, то есть не чище, чем у большинства смертных, то вам, я полагаю, лучше уехать из Лондона, – сухо подвел итог брат Паулин.

– А отчего вы все это мне рассказываете? И отчего вообще взялись давать мне советы?

Какое-то время они изучающе вглядывались друг в друга. У монаха была небольшая вьющаяся бородка и волосы с выбритой тонзурой – светло-каштанового цвета, цвета старой соломы, а глаза синевато-серые, аспидные, и такие же холодные. То были глаза человека скрытного, человека, который всегда себе на уме. Рот сжат в узкую щель, как у святоши, непримиримого врага чужих грехов. Роб был совершенно уверен в том, что не встречал этого человека до того мига, когда переступил порог церкви святого Павла сегодня утром.

– Я знаю, что вы Роберт Джереми Коль.

– Как вы можете это знать?

– Прежде чем стать братом Паулином в Обществе святого Бенедикта, я носил ту же фамилию – Коль. Почти наверняка я ваш родной брат.

Роб поверил этому сразу. Он уже двадцать два года искал братьев и сестру и теперь почувствовал, как его захлестывает радость. Однако это чувство тут же угасло: в нем быстро проснулась подозрительность, да и не хватало здесь чего-то важного. Роб хотел было встать на ноги, но его собеседник продолжал сидеть, глядя на него настороженно и что-то рассчитывая, и Роб опустился на табурет. Услышал свое громкое дыхание.

– Ты старше, чем был бы младенец Роджер, – произнес он. – Сэмюэл умер. Ты знаешь?

– Знаю.

– Значит, ты либо Джонатан, либо…

– Да нет, я Вильям.

– Вильям!

Монах по-прежнему смотрел на него сосредоточенно.

– Когда умер отец, тебя забрал с собой священник по имени Ловелл.

– Отец Ранальд Ловелл. Он отвез меня в монастырь Святого Бенедикта в Джарроу 211. Прожил он всего четыре года после этого, а потом было решено, что я должен буду принять постриг.

Паулин сжато рассказал Робу свою историю:

– Эдмунд, настоятель монастыря в Джарроу, с любовью взял на себя попечение обо мне, пока я был юн. Он неустанно закалял меня, выковывал дух мой, и благодаря его трудам я сделался сперва послушником, затем монахом, потом помощником настоятеля, и все это в весьма молодом возрасте. Я был его сильной правой рукой и даже больше того. Он ведь был abbas et presbyter 212и все время посвящал чтению вслух Священного Писания, пополнял свои знания, наставлял других, писал. Я же был уполномоченным Эдмунда и строго блюл управление делами монастыря. Как его помощника меня не очень-то любили, – скупо усмехнулся он. – Два года назад он умер, и меня не избрали на его место, но архиепископ внимательно наблюдал за монастырем в Джарроу и попросил меня оставить общину братства, которая стала мне семьей. Я должен принять рукоположение и стать епархиальным викарием 213в Вустере.

Робу подумалось, что эта речь, начисто лишенная и намека на любовь, звучит странно для встречи братьев после долгой разлуки: сухое перечисление занимаемых должностей, а за ним – скрытые надежды и честолюбивые ожидания.

– Великая ответственность ожидает тебя, – сдержанно заметил Роб.

– А это один Бог ведает, – пожал плечами Паулин.

– Во всяком случае, – сказал Роб, – мне осталось найти всего одиннадцать свидетелей. А может быть, епископ согласится засчитать свидетельство моего брата за несколько других.

Паулин не улыбнулся:

– Когда я увидел твое имя в жалобе, то навел справки. Купец Босток, если его к тому поощрить, сможет сообщить суду интереснейшие детали. А вдруг тебя спросят, не прикидывался ли ты евреем ради того, чтобы посещать языческую академию вопреки запрету церкви?

К ним подошла подавальщица, но Роб махнул рукой, и она ушла прочь.

– Тогда я бы ответил, что Бог в неизреченной мудрости своей позволил мне стать врачевателем, ибо не для того он сотворил мужчин и женщин, чтобы они лишь страдали и умирали.

– У Бога есть целое воинство помазанных слуг, которые истолковывают Его волю – что определил Он для тела человека и для его души. Ни цирюльники-хирурги, ни лекари, обучавшиеся у язычников, такого помазания не получили, а мы ввели церковные законы, дабы остановить таких, как ты.

– Вы затруднили нам путь. Временами замедляете наше продвижение. Но думаю, Виль, что остановить нас вам не удалось.

– Ты уедешь из Лондона.

– А ты этим так озабочен из чувства братской любви или же потому, что негоже будущему викарию Вустерской епархии иметь брата, отлученного от церкви и казненного по обвинению в язычестве?