Андрей Геласимов - Степные боги

Во дворе у Михайловых было столпотворение. Чтобы калитка не скрипела и без конца не хлопала, ее сначала прижали кирпичом, а потом вообще сняли с петель и прислонили к палисаднику. Народ шел валом со всей Разгуляевки. Петька прошмыгнул во двор, нырнул под стол, который со смехом вытаскивали из дома принарядившиеся девки, и юркнул в полутемные сени, где курили приезжие репортеры в городских пиджаках.

– Надымили-то, надымили! – закричала на них тетка Наталья, протискиваясь из дома с большой банкой соленых огурцов. – На дворе, что ли, места нету? Черти окаянные! Ишшо в газете работают! Тоже мне, культурные называются!

Репортеры, которые смотрели не на тетку Наталью, а на смеющихся вокруг стола девок, начали по одному протискиваться наружу, и Петька сумел проскочить в дом.

Внутри дым уже стоял коромыслом. Кто-то пел, кто-то смеялся, кого-то хватали за волосы, председатель пытался сказать речь, а одноногий выталкивал из дома взашей гармониста, которого Петька видел на бричке с теткой Аленой и ее мужем. Гармонист был не разгуляевский, поэтому не понимал, за что его прогоняют.

– Да ты знаешь, кто я? – ревел на него одноногий. – Я – Митька Михайлов! Да лучше меня в Разгуляевке на гармони никто не играл и играть не будет! Пошел отсюда! Куражится он тут передо мной со своей гармошкой!

Одноногий умудрялся не только руками выталкивать гармониста в сени, но даже каким-то невероятным образом подпрыгивал на своей одинокой ноге и, судя по всему, довольно чувствительно бил его деревянной культей по коленкам.

Петьку одноногий не заметил. Изгнав соперника на улицу, он торжественно вернулся в дом и заорал, перекрывая своим голосом общий гомон:

– А ну, тихо! Давай все во двор! Мать там на стол накрывает. Нечего тут!

Все, кто набился в дом, шумно двинулись в сени, и Петьке пришлось прижаться к печи, чтобы его не вынесли на улицу. Он хотел остаться в доме, потому что одноногий тоже не спешил выходить. Подталкивая своих гостей к выходу, тот успевал обмениваться с ними шуточками, подмигивал, весело стучал в пол деревяшкой и мимоходом прихватывал баб. Последним он вытолкнул председателя.

– А ты чего здесь? – повернулся он к Петьке, когда у выхода уже никого не осталось. – Ты чей?

В этот момент со двора его позвала тетка Наталья, и одноногий тут же забыл про чумазого, прижавшегося к печке пацана.

Оставшись один, Петька заглянул в комнату и увидел там у окна тетку с накрашенными губами, ехавшую вместе с одноногим со станции. Она почему-то не пошла со всеми к столу, а сидела теперь одна в пустой комнате, глядя не во двор, где уже радостно шумели пьяные гости, а на улицу, по которой бегала свора больших разгуляевских псов.

Услышав за спиной шорох, она обернулась и посмотрела на Петьку.

– Ты его сын? – спросила она, помолчав немного.

– Не знаю.

Петька пожал плечами и тоже замолчал.

* * *

Гости не разошлись, даже когда совсем стемнело. Шум во дворе у Михайловых стоял такой, как будто наши снова взяли Берлин. Тетка Наталья вынесла из дома керосиновую лампу, но на дальнем конце стола эта лампа никого не освещала. Оттуда, из темноты, как из преисподней, неслись крики, звенели стаканы, тянулись руки, и Петька, который умудрился примоститься к столу недалеко от одноногого, таращился туда, представляя себе то чертей, то упырей в городских костюмах с фотоаппаратами и в шляпах.

Он все ждал, когда одноногий узнает его или хотя бы расскажет про то, как получил Звезду, но тот дул стакан за стаканом, орал тосты за штрафников, плакал по убитым братьям и ничего рассказывать не хотел. Зато бабы рядом с Петькой успели порассказать друг дружке немало. Говорили они тихо, чтобы одноногий их не услышал, но Петька все разобрал. Оказалось, что тетка с накрашенными губами уже раньше была в Разгуляевке, и даже не просто была, а жила с Митькой. Только тогда она была тронутая умом. А как немного поправилась, так Митьку сразу же и отшила, потому что он был еще сопливый пацан, а потом и вовсе исчезла. А Митька с горя напился и руку сломал. Из-за чего в трактористы его и не взяли, а в райцентр учиться вместо него поехал чижовский пацан.

До этого места Петька слушал баб невнимательно, но как только услыхал про свою родню, навострил уши. Как будто почувствовал, что скоро в этой истории должен возникнуть он сам и что размалеванная тетка, которую, как разведали бабы, одноногий добыл на одном из московских вокзалов, каким-то образом связана с ним самим, и с его мамкой, и вообще с тем, что он появился на свет.