Артур Кёстлер - Гладиаторы

– Раз ты постиг все причины и все следствия, – заголил он хрипло и так громко, что командующий удивленно приподнял брови, – раз ты знаешь все, в том числе и то, что рано или поздно это ваше государство приберет дьявол, то зачем же требовать от нас безоговорочной сдачи и тем еще больше усугублять несправедливость?…

Он собирался продолжать, но Красс оборвал его величественным жестом.

– Извини. Вспомни, что человеку обычно отведено каких-то пятнадцать тысяч дней жизни. Прежде чем Рим рухнет, минет несравненно больше дней. Я лишен чести знать своих правнуков, а посему не могу себе позволить навредить им своими поступками.

Он отпил вина, невесело глядя на Спартака. Тот перестал гневаться так же быстро, как разъярился. Его по-прежнему поражало внешнее сходство между командующим и Криксом. «Жри, или сожрут тебя», – говаривал Крикс. Если разобраться, то римлянин, изъясняющийся на изысканной латыни, говорит о том же самом: надо быть дураком, чтобы заботиться о будущем.

Он выпил третий кубок и снова подивился вкусу и аромату – еще более странным.

Красс наблюдал за ним. Если ему удастся принудить противника к сдаче, то консульство будет ему обеспечено, причем еще до возвращения Помпея из Испании. Конечно, он был с самого начала готов к неудаче в переговорах, но оставалась последняя возможность, которую он не собирался упускать.

– Пятнадцать тысяч дней, – повторил Красс, подпирая руками подбородок. – У меня их остается тысяч пять, и потомство никак их мне не возместит. Судя по всему, тебе осталось жить десять, от силы двадцать дней. С какого угла на это ни взглянуть, разница налицо; но и тебе потомство не возместит этой разницы. А вот я смог бы это сделать. В случае сдачи судьбу всех твоих людей будет решать сенат, зато в отношении тебя самого существуют разные варианты. Скажем, документ на имя римлянина и корабль до Александрии.

Он замолчал и мрачно уставился на Спартака.

Тот нисколько не удивился: едва появившись в до странности тихом шатре, он чувствовал, что это произойдет, вернее, что нечто, уже испытанное им раньше, будет повторено. Когда же с ним происходило нечто подобное? Давным-давно, в трактире на Аппиевой дороге, Крикс сказал ему: «Если бы мы с тобой сбежали сейчас, за деньги нас пустили бы на борт корабля без лишних вопросов». Это было в незапамятные времена, в самом начале; и вот теперь, когда близится конец, Крикс обращается к нему в последний раз устами бритоголового римского командующего. Крикс всегда оказывался прав.

Наверное, и теперь оба эти толстяка с унылыми глазами правы. «Жри, или сожрут тебя» – разве кто-нибудь придумал что-либо лучше этого? Десять тысяч дней – где божество, которое позволит ему дожить положенное? А его полчище, мужчины и женщины по ту сторону рва, все равно не избегнут своей судьбы и погибнут – что с ним, что без него. Кому он сделает лучше, если присоединится к ним?

В Александрии он не бывал, но знал про широкие светлые улицы, про женщин. Это – и тысяча дней, помноженная на десять… «Что мы будем есть в Александрии?» – «Дроздов и свинину – вот что мы будем есть в Александрии!» – «Что будем пить в Александрии?» – «Вино с Кармеля и с Везувия – вот что мы будем пить в Александрии». – «Каковы будут девушки в Александрии?» – «Как разломленные апельсины – вот каковы будут девушки в Александрии…» Нет, в Александрии он не бывал, но все равно знал, как шевелит ночной ветер листья на широких улицах, знал, какую тоску вызывают незнакомые женщины. Судя по всему, в Александрию ему все равно не попасть.

Красс сидел за столом, смотрел на него, ел финики и ждал. Спартак покачал головой. Красс выплюнул косточки, встал и хлопнул в ладоши. Спартак тоже встал. Клапан шатра открылся, и Спартак увидел стражников, проводивших его сюда от рва.

– Я ожидал именно такого результата, – сказал Красс. – Тем не менее любопытно узнать, какие причины вынудили тебя отклонить мое предложение, которое тебе самому очень выгодно, а на участь твоих соратников все равно никак не повлияет.

Спартак стоял посреди шатра; теперь, когда встали они оба, было видно, что он выше римского командующего на целую голову. Он улыбнулся, немного смутившись: как объяснить такое толстяку в тоге? И тут же он вспомнил старого эссена.

– Дорогу надо пройти до конца, – сказал он тоном, каким объясняют непонятное упрямым детям. – Иначе порвется цепочка. Так должно, и о причине лучше не спрашивать.

Видя, что толстяк совершенно его не понимает, он взял со столика кубок из-под вина.