Берды Кербабаев - Решающий шаг

Ашир с улыбкой взглянул на хозяйку:

— Тетушка Мама, когда-то я невольно тебя обидел. Помнишь, как-то вечером я приходил просить у дяди Мереда кобылку и ты приглашала меня выпить чаю?

Мама поправила рассыпавшиеся пряди волос и усмехнулась:

— Ах ты, ушибленный богом! Да разве можно ждать чего-нибудь хорошего от нынешней молодежи?— Впрочем, она тут же приняла серьезный вид и добавила: — Ашир-джан, прости! Тогда я напрасно на тебя рассердилась.

Меред и Артык, чуть сдерживаясь от смеха, боялись взглянуть друг на друга. А Ашир продолжал подшучивать над легкомысленной Мамой и совсем сбил ее с толку.

Утром, после завтрака, Артык вышел из кибитки. Гряды перистых облаков, передвигающиеся, как барханные пески в Кара-Кумах, сияли белизной хлопка. Влажный холодный ветер лизал щеки, донося тошнотворный запах падали. Артык медленным шагом подошел к шалашу Гандыма.

Гандым сидел у порога и толок в ступе хлопковый жмых. Желтая пыль курилась над ступой, оседала на его одежде, бороде и ресницах. Лицо Гандыма, принявшее цвет жмыха, стало одутловатым и страшным, как у человека, которого уже коснулось дыхание смерти. Мутные глаза его смотрели на все холодно и безразлично. С такой же безнадежностью смотрела на мир и жена Гандыма, Биби. Хотя ей не было еще и тридцати пяти, она выглядела старухой. А их восьмилетняя дочь стала тонкой, как хворостинка. Казалось, в ее детских чистых глазах затаилась тоска о хлебе.

У Артыка заныло сердце от жалости. «Чем им помочь, как поддержать?». — думал он. В это время ветер донес голос Халназара и громкое ржание Мелекуша. Одного этого было достаточно, чтобы в сердце джигита вспыхнул давний, неутоленный гнев. Хотелось сейчас же пойти к баю и потребовать: «Отвези вьюк зерна Гандыму!» Но разве Гандым один так бедствует?.. Что делать с другими?

Артык не решился задавать Гандыму обычные вопросы о здоровье и благополучии дома. Он только сказал подавленным голосом:

— Дядюшка Гандым, нелегкое у тебя житье, как я погляжу.

Возможно, Гандым не понял, что Артык жалеет его. Ответ был суров и резок.

— Да, — сказал он, — есть такие молодцы, что носят пушистые папахи, красные халаты и черные сапоги. И за это хвала аллаху! Либо мирские заботы уйдут от нас, либо мы уйдем из мира. — Он посмотрел на Артыка своими полубезумными глазами. — Да-а, есть и такие,— повторил он, — наденут погоны, в начальники лезут! — и вдруг страшно захохотал: — Ба-я-ар! Ха-ха-ха-ха!..

Разумные слова полубезумного Гандыма потрясли Артыка. Сердце его сжалось от боли. Он взглянул на свой красный халат и почувствовал себя как в огне.

Растерянный, подавленный побрел он вдоль ряда черных кибиток. В этом году в тамдырах не разводили огня; всюду у кибиток зияли темные дыры, точно голодные пасти. Многие тамдыры уже обрушились, в пустых днищах их устроили себе гнезда фаланги и скорпионы. Собачий лай был слышен только в халназаровском ряду. А если попадалась собака, то она неподвижно лежала унылая или же лениво рылась в прошлогодней золе и мусоре, ища себе пропитания.

Артык и не заметил, как набрел на группу дейхан, сидевших и лежавших возле одного шалаша. Большинство из них ничем не отличалось от Гандыма — те же одутловатые лица, тот же землистый цвет кожи и та же безнадежность в тоскливых глазах. Здороваясь с Артыком, они не выказывали никакой неприязни, но в их слабых голосах, в скорбных взглядах была та же горечь и боль. И Артык понял их молчаливый укор: «Ты, братец, в прошлом году лежал вот тут вместе с нами и растратил наши раны, говоря о восстании. А теперь нацепил погоны, стал начальником и забыл нас. Где же твои слова о свободе, о справедливости?»

Артык подумал: «И зачем я все это нацепил на себя? Зачем в таком виде пришел в аул? Умно поступил Ашир. Когда я предложил ему сменить одежду, он отказался. А я дурак и мальчишка!» — выругал он себя и в своем нарядном халате опустился на пыльную землю.

Черкез разостлал рядом свой потрепанный чекмень и сказал:

— Артык, запылится твоя одежда, ложись вот сюда. Артык принял это за насмешку и стал уверять:

— Дядюшка Черкез, какая бы ни была на мне одежда, я все тот же Артык и сердце у меня прежнее.

Беседа не ладилась. Артык собирался уже было уходить, но из-за ближайшей кибитки появился Ашир. На нем был все тот же темный, с пятнами мазута русский рабочий костюм. Дейхане сразу оживились. Лежавшие поднялись, все начали тепло приветствовать вернувшегося с тыловых работ земляка. Однако одежда Ашира показалась дейханам еще более странной, чем красный халат Артыка. Посыпались шутки: