Берды Кербабаев - Решающий шаг

Артык шел по улице, ничего не слыша, ничего не видя вокруг себя. Ноги его шагали, а сердце осталось там, с Иваном. Переходя улицу, он не слышал грохота арбы и чуть не попал под колеса. «Кто разбудил мою мысль и направил меня на борьбу за народ? — Иван. Кто печалился моим горем и радовался моей радостью? — Иван. Когда я шел, быть может, навстречу смерти, кто крикнул: «Артык, будь мужественным!» — Иван! И вот он теперь, как родной брат, упрашивает остаться с ним, Ах, Иван...»

Охваченный этими думами, Артык хотел повернуть назад, к Чернышеву, помириться с ним. Но тут перед его глазами встала теплая компания пьяных людей в чайхане Джумадурды, потешавшихся над его горем. Ему вспомнилось криво улыбающееся лицо Куллыхана во время последнего разговора, когда тот угрожал тюрьмой... «Нет, я не порываю с Иваном, но отворачиваюсь от Куллыхана. Я никогда не буду дышать одним с ним воздухом. Или я его одолею, или он меня!» — сказал себе Артык и решительно зашагал вперед.

Штаб отряда, или, как его называли, диван (Диван — совет приближенных лиц при шахе или хане) Эзиз-хана, находился в караван-сарае Анны Кочака. Когда пришел Артык, Эзиз о чем-то раздумывал, лежа на ковре. По угрюмому лицу Артыка он сразу догадался о его душевном волнении. Однако он сделал вид, что ничего не заметил, приподнявшись сел и, поджав ноги, приветливо спросил:

— Ну, Артык, как живешь, как успехи?

— Э, успехи... — тряхнул головой Артык. — Не до успехов тут...

Артык понравился Эзизу еще во время прошлогоднего восстания. Даже находясь в Афганистане, незадачливый главарь восстания вспоминал молодого, отважного сотника. Теперь он счел необходимым поддержать его.

— Артык, — заговорил он уже другим тоном, впиваясь глазами в лицо гостя. — Эзиз-хан стал Эзиз-ханом благодаря тебе и тебе подобным. Я считаю тебя своей правой рукой. Говори без стеснения: кто тебя обидел? Я не пощажу дома твоего врага.

— Эзиз-хан, что толку в том — буду я обижен или вознесен? Дело в бедных дейханах.

— О Артык, ты что-то слишком высоко взлетаешь!

— В прошлом году я думал, что и ты способен на это.

— Каким я был, таким и остался. Ты и думать забудь, что Эзиз-хан возгордился. Я не расспрашиваю тебя о жизни просто потому, что теперь очень занят... Новые замыслы... заботы...

— Эзиз-хан, дело не в этом.

— А в чем?

— Я считал тебя защитником бедных дейхан. До сих пор помню, как ты говорил: «Если баи захотят помешать нашему делу, — не щадите их!» А вот теперь, как подумаю, каких советников ты набрал, — начинаю сомневаться в тебе.

— Ты кого имеешь в виду?

— Твоих советников я не всех знаю. Но Халназар-бая знаю хорошо. Он сторонник не народа, а царя.

— Халназар-бай?

— Он всю свою жизнь сосал кровь дейханина. Если ты будешь слушать таких советчиков, то не будет большой разницы между тобой и каким-нибудь волостным ханом баяра-полковника.

— Артык, ты говоришь, необдуманно.

— Нет, Эзиз-хан, я сто раз меряю, режу один раз.

Твердость и прямота Артыка, вопросы, которые он ставил, встревожили Эзиза. На его изрытое оспой лицо легла тень, веки беспокойно задергались. Стараясь не обнаружить своего волнения, он намеренно заговорил обиженным тоном, и в его голове Артык уловил нотки раздражения и тревоги.

— Артык, ты не знаешь, почему я напал на царское правительство. Из-за кого я стал изгнанником своей страны? Разве не из-за предателей народа, не из-за проклятых арчинов, не из-за нечисти, именуемой волостными? Как же ты смеешь сравнивать меня со всей этой поганью?

Волнение Эзиза передалось и Артыку. Но все же он, не повышая голоса, сказал неторопливо и тихо:

— Ты пока — прикрытая миска. Останется ли в ней молоко, будет ли хорошая простокваша, или все перекиснет — сказать трудно. Пока я ни с кем не сравниваю тебя. Но и недостатки твои скрывать не могу.

Хотя слова Артыка усилили гнев Эзиза, его голос вдруг приобрел такую мягкость, которая совершенно не соответствовала его суровому облику:

— Ты, мой милый, еще плохо знаешь меня. Я не из породы волостных, которые пресмыкаются перед своими господами и кичатся перед народом. И не из худородных — не из тех, кто без роду, без племени, из-под куста. Я — сын Чапыка-сердара. У меня слова не расходятся с делом, и я говорю тебе: ты никогда не услышишь, что я обидел народ. Конечно, ты прав, не доверяя Халназар-баю. Но Халназар-бай или Алты-Сопы мне не братья, и слова их для меня не коран. Пойми одно: в государственном деле нужна политика. И Халназар и другие баи — все еще баи, а дейхане под ними ходят, от них во всем зависят...