У входа в кибитку невесты теснились девушки и молодые женщины. По обычаю они должны были рвать одежду на женщинах, приехавших за невестой. И как ни берегли приезжие гелин свои наряды, как ни защищали их всадники, одежда на многих оказалась порванной. Чья-то рука вцепилась в шелковую накидку Мамы и держала ее до тех пор, пока с головы не слетел борык со всеми украшениями. Простоволосая, растрепанная, красная, точно глиняный кувшин, она крикнула:
— Ай, окаянные! — и, нагнувшись, схватила свой борык. Накинутый на него красный шелковый халат с треском разорвался. — Чтоб твоя рука покрылась болячками! — выругалась Мама и ворвалась в кибитку.
Родственники невесты, чтобы не задерживать прибывших, сразу же начали разносить угощения.
Огромный сизо-серый верблюд с гордо закинутой головой, подведенный к кибитке невесты, величаво глядел своими огненными глазами на суетившихся вокруг людей. Человек, державший его за повод, покрикивал: «Хыхх чёк!» — и тянул его голову книзу. Казалось, если громадное животное вскинет голову, — человек взлетит в воздух. Но верблюд, не противясь, вытянул шею и с неожиданной для него легкостью опустился на колени, пододвинул их поудобнее и прижался грудью к земле. Когда из кибитки вынесли невесту, завернутую в палас, верблюд испуганно поднял свои черные уши и рванулся, пытаясь встать на ноги, но поводья, привязанные к его ногам, не дали ему выпрямиться, и он снова опустился, сердито урча и с беспокойством поводя маленькой головой.
Палас раскрыли. Артык увидел девушку, хрупкую и нежную, точно только что выбившийся из-под земли цветок, —краями халата она закрывала лицо. Ее беспомощный вид тронул Артыка, а мысль, что когда-нибудь и Айну вот так же вынесут из кибитки, обрадовала его, и он, поддаваясь общему возбуждению, крикнул:
— Где там халат бая?
На голову невесты накинули старый полинялый халат Халназара. Пока ее усаживали на верблюда позади младшей невестки бая, халат был изорван в клочья.
Провожали «похитителей» невесты так же, как и встречали: на женщинах рвали одежду, всадников забрасывали камнями.
На обратном пути всадники гарцевали группами то впереди свадебного поезда, то позади него. Некоторые юноши, желая щегольнуть перед людьми, вихрем проносились взад и вперед по обочинам дороги. Верблюды таращили глаза, пятились, а лихие наездники, не слушая окриков, продолжали бешеную скачку.
Когда впереди показалась равнина, всадники ринулись гурьбой. Те, что постарше, поумнее, приближаясь к свадебному поезду, натянули поводья. Бесшабашная молодежь с громким топотом понеслась вдоль дороги. Верблюды заволновались и начали рвать поводья из рук поводырей. Вдруг чей-то разгоряченный конь врезался в караван. Верблюды шарахнулись в разные стороны, понесли. И не успели еще раздаться крики: «Ах, вах!»— как две женщины упали на землю. Одна из них была Мама. Артык видел, как она, огромная, тяжело валилась с верблюда, и думал, что она разобьется в кровь. Но Мама, обычно неповоротливая, тут мгновенно вскочила на ноги, вся в пыли, с растрепанными волосами. Испуганными глазами она посмотрела кругом и, хоть не знала, кто был виновником ее несчастья, разразилась неистовой бранью:
— Ах, что б твой конь подох от чумы! Чтоб тебе, проклятый, всю жизнь не знать радости!
Артык подал ей упавший борык и спросил, не ушиблась ли она. Мама осталась почти невредимой, только ободрала кожу на локте да осколком разбившейся пиалы, которую она, по праву приехавшей за невестой, стащила в кибитке ее родителей, поцарапала бок.
Народ сгрудился около другой упавшей с верблюда женщины. Это была нарядная гелин, жена Баллы. Ее бескровное лицо посинело, глаза закатились, изо рта текла слюна с кровью. Никто не знал, что с ней, а сама она только тихо стонала. Баллы, видя, что она пошевелила губами, опустился перед нею на колено и приподнял ее за плечи. Но когда гелин, приходя в себя, протянула руку, глаза его злобно округлились.
— Столько здесь женщин — и никто не упал, — раздраженно проговорил он. — На руках у тебя нет ребенка, а ты даже сама себя уберечь не можешь. Ну так шайтан с тобой! — Он поднялся с колена, и голова женщины вновь упала в дорожную пыль.
Все с отвращением посмотрели на Баллы, всем стало не по себе. Артык не выдержал и возмущенно сказал:
— Эх, Баллы, где твоя совесть? Сердце у тебя каменное! Она, бедная, может быть, умирает, а ты, вместо того чтобы помочь, добиваешь ее. Нет у тебя жалости...
- Не твое дело! — злобно огрызнулся Баллы и вскочил на коня.
Читать дальше