Натан Рыбак - Ошибка Оноре де Бальзака

Между тем Бальзака узнали… Живой шепот коснулся крылами десятков ушей. Он достиг слуха актера Монроза, игравшего в его «Киноле», и удивил актера:

— Бальзак?

— Смотрите, писатель Бальзак!

Люди передавали весть о его присутствии в маршальском зале, как эстафету, как знак, предвещающий благо и радость. Он тоже услышал эти слова, но уже произнесенные более громко, и другие мысли горечью своей отравили еще не рожденную радость неожиданной славы. Там, на далеком севере, станет известно о его появлении в тронном зале, в толпе, пришедшей низвергнуть трон, и, кто знает, будут ли довольны этим северная Атала — Эвелина и ее повелитель? Но решение возникло само собой. Оно вылилось в знаменитую фразу, вскоре облетевшую все салоны Европы и вызвавшую злорадную усмешку на губах всероссийского самодержца.

Бальзак с отвращением отступил на шаг от колонны, точно оттолкнулся от позорного столба. Толпа перед ним раскололась на две половины. Она дала ему дорогу. Перед ним вилась узенькая дорожка к трону.

— Господин Бальзак! — воскликнул кто-то за его спиной.

Он оглянулся. Актер Монроз протиснулся к нему.

— О, метр, вы здесь!..

Монроз расцеловал его. Толпа впереди сомкнулась. Прозвучал удар топора. Королевский трон пошатнулся и упал. Десятки рук подняли его над толпой. Голубой балдахин, точно раненое чудовище, корчился на штыках ружей.

Бальзак оттолкнул Монроза. Так, чтобы все слышали, он во все горло, чужим голосом, прокричал:

— Я явился сюда, господин актер, чтобы взять лоскут с королевского трона…

Его услышали. И гам вокруг стал спадать. Монроз отшатнулся от него. Руками, глазами, всем телом. Воцарилось тревожное и холодное молчание. Бальзак быстро повернулся и пошел прочь из маршальского зала.

Впереди него колыхался над головами пурпурный трон французских королей и корчился на штыках голубой балдахин. Бальзак шагал неторопливо, плечи его опустились, точно под бременем ноши, ноги, как чужие, несли его тяжелое тело, чужие мысли тревожили мозг, только сердце было то же самое. Неспокойное, вспыльчивое, горячее.

Люди с праздничными лицами бежали на площадь Бастилии. Они обгоняли понурого, постаревшего Бальзака, оставляя после себя отзвук призывных криков. Из них он понял, что на площади Бастилии будут жечь королевский трон. Бальзак направился на улицу Фортюне.

На площади Бастилии сожгли трон ненавистного монарха. Могучие возгласы в честь республики, свободы, равенства и братства грозно гремели над Парижем до глубокой ночи. От границ Франции в Брюссель, Берлин, Лондон, Санкт-Петербург мчались, загоняя лошадей, курьеры. Опережая их, летела людская молва.

Прусский король Фридрих-Вильгельм IV приказал призвать в армию резервистов и запретил все социалистические листки. Виктория Английская распорядилась на всякий случай приготовить тюрьмы для вольнолюбивых, под стенами Петропавловской крепости подняли на виселицу сорок мужественных защитников народной воли, а по этапу в Сибирь пошло еще несколько тысяч свободолюбцев.

Вторая республика взволновала Европу.

Она не миновала и Бальзака. Он вышел ей навстречу не очень удачно, он сам признал это перед своей совестью, очутившись вновь в кабинете на улице Фортюне. А теперь ждал, в каком образе явится республика в его дом, какие вести ему принесет.

В эти минуты он снова переживал мучительное раздвоение, разлад в мыслях и чувствах и с сожалением думал о том, что если бы за плечами у него было лет на двадцать меньше, он не так повел бы себя сегодня.

Вторая республика явилась на улицу Фортюне в образе таинственного человека в черном плаще. Лицо человека закрывала маска. Шляпа с высокой тульей была низко надвинута на лоб. Человек оттолкнул Франсуа и запер дверь кабинета. Комком бумаги, вынутым из кармана, человек заткнул замочную скважину. Потом он приложил ухо к двери и, убедившись, что за нею никого нет, сбросил шляпу и снял маску.

Перед смущенным Бальзаком стоял Ламартин. Они обменялись крепким рукопожатием и некоторое время стояли молча, заглядывая друг другу в глаза, обновляя в своей памяти прошлое. Обоим вспомнилась встреча в салоне госпожи Жирарден. Там собрались после спектакля Гюго, Готье, Эжен Сю, Альфонс Карр и еще несколько малознакомых рецензентов и журналистов. Ламартин поразил тогда своим спокойствием, необыкновенной уравновешенностью и достоинством, с которым он принимал заслуженные высокие похвалы. Бальзак стоял перед мраморным камином, когда Ламартин вошел в зал. Тот сразу же подошел к нему, крепко пожал ему руку и сказал несколько слов в благодарность за прекрасные произведения. После этого вечера было еще несколько встреч. Было взаимное уважение, дружеская откровенность, взаимное понимание. Дружбы, однако, не возникло.