Натан Рыбак - Ошибка Оноре де Бальзака

Ему показалось, что вокруг все вымерло, и эта мысль напугала и смутила его. Он посмотрел на стол и увидел высокую стеклянную чернильницу на широкой мраморной подставке, связку гусиных перьев в серебряном стакане; поодаль лежала стопа бумаги. Все здесь, на* столе, ждало его. Он перевел взгляд на свои руки, словно хотел увидеть в них что-то новое, незнакомое, но перед глазами были те же руки, которые так уверенно и крепко держали перо и в Париже, и в Риме, и на Корсике. Он вздохнул и сел в постели, облокотившись на подушки. А немного погодя, когда утро завладело парком и окропило солнечными лучами кроны деревьев, Бальзак сидел за столом, сжимая в руке перо, углубленный в тяжелые думы.

Стук в дверь заставил его очнуться.

— Войдите!

Уже произнеся это, он вспомнил, что на нем только белый хлопчатобумажный халат, раскрытый на груди, но было поздно. Дверь скрипнула. Эвелина переступила порог.

— Друг мой, неужели вы еще не ложились?

Легкий всплеск шелковых ладоней, блеск перстней на пальцах, низкий, волнующий голос — все это сразу наполнило комнату радостью и светом. Бальзак бросился навстречу, опрокинул по дороге пуф, зацепился туфлей за ковер и преклонил колени. Он протянул к ней руки и так стоял, откинув голову, широко открыв глаза, ожидая и зовя губами. И, оглядывая ее с ног до головы, не уставал дивиться величественной прелести, строгим и ясным чертам лица, длинным ресницам, бросавшим едва уловимую тень на бледные щеки.

— Ева! — окликнул он и страстно двинулся к ней на коленях, пытаясь обнять ее ноги.

— Встаньте, Оноре! Сейчас же встаньте. Безумный, злой и ненасытный Оноре! Я пришла не за лаской в такую рань. Встаньте!

Он покорился. Поднял пуфик, поставил, отошел к камину и, скрестив на груди руки, застыл в молчании. Щуря глаза на свет, Эвелина прошла к столу, повернула кресло спинкой к окну и села. Она смотрела на Бальзака с откровенным любопытством и не спешила начинать разговор. А он тоже молчал, угадывая причину, вынудившую добродетельную Еву подняться к нему так рано.

Это ее первое посещение за неделю его жизни в Верховне и первая их встреча наедине. Волна страсти улеглась где-то в глубине естества, утихла, и восстановившееся внезапно равновесие слегка удивило и встревожило его. А она, точно почувствовав эту внезапную перемену, поманила его рукой, позвала безмолвно, одним движением губ, и он тихо прошел к креслу, отодвинул пуфик и сел спокойно у ног.

— Как ваши успехи, Оноре? — спросила она, мягко, но решительно отведя руки, жадно потянувшиеся к ее плечам.

— Как видите, Ева, плохи. Никудышны. Вы мучаете меня, Ева. Зачем? — Он поднялся, отступил на шаг и снова уронил пуфик. Раздраженный, отбросил его прочь ногой и, приблизившись к креслу, склонился над Эвелиной.

— Вы молчите, Ева! Так дальше не может продолжаться. Неужели для этого я, как безумец, мчался из Парижа в эту пустыню, неужели для меня в вашем сердце нет ничего, кроме пустых фраз?

Он старался найти ответ в спокойных карих глазах, искал дрожащих желтых искорок, не находил, и тогда, уже не владея собой, закричал:

— Ева, берегитесь, Ева!

И она отшатнулась; протянула, защищаясь, вперед руку, а он схватил и обрушил на нее ливень поцелуев. Она опускала руку ниже, и ниже склонялась его голова, его длинные каштановые волосы разметались на ее коленях, сквозь шелк платья она чувствовала прикосновения горячих и беспокойных губ.

— Оноре, я не для этого пришла. Не для этого.

В голосе Евы он уловил странную, неизвестную доселе холодность, но сдержать своего возбуждения уже не сумел и, обхватив руками голову Ганской, он прижал ее к себе и припал ртом к полным, чуть суховатым губам, словно, гонимый извечной жаждой, достиг спасительного родника и не мог от него оторваться.

…И когда утихли страсть и ласка, он лежал на ковре, опустошенный и немного растерянный, а Эвелина сидела рядом, обхватив руками колени, устремив глаза в дальний угол комнаты. На черном шелковом платье белела пудра, косы разметались по плечам. На ее лице, растревоженном лаской, он увидел при ярком дневном свете темные круги под глазами, сеть мелких и неприятных морщинок у подбородка, в уголках губ, красные прожилки на дрожащих ноздрях. И все же, сквозь эти явные признаки близкого разрушения красоты, она снова была желанной и неприступной. Он хотел сказать об этом и потянулся к ней, но Эвелина мгновенно поднялась и вышла в смежную комнату. Он тоже встал, пошел к двери, но остановился, услышав плеск воды в ванной. Ева скоро вернулась в кабинет, спокойная и свежая. Она села в кресло и погрозила пальцем. Это было знакомое всепрощающее движение руки, и Бальзак улыбнулся. Все шло хорошо. Он поудобнее уселся на столе. Нетерпеливо болтал ногами в ожидании. Красные сафьяновые туфли хлопали по пяткам.