Артуро Перес-Реверте - День гнева

Весь город объят дремотным спокойствием. Открываются первые лавки, хозяева раскладывают товар. Однако спокойствие это — кажущееся, и чем ближе к Пуэрта-дель-Соль, тем заметнее: на Сан-Фелипе, на улице Постас, на Монтере, у церкви Буэн-Сусесо, на улице Карретас, у застекленных витрин книжных магазинов, по раннему времени еще запертых, горожане собираются кучками, ручейками стекаются к дверям почтамта. А по мере того как город просыпается, зевает и потягивается, все больше людей выходит на балконы, выглядывает из окон. Прошел слух, будто наместник Наполеона в Испании маршал Мюрат, он же великий герцог Клеве-Бергский, сегодня собирается отправить королеву и инфанта дона Франсиско де Паула во Францию, где уже находятся низложенная августейшая чета и их сын, новый монарх Фердинанд Седьмой. Отсутствие вестей от него и о нем и тревожит людей сильней всего. Уже второй день нет почты из Байонны, и народ шушукается, что, мол, эстафеты перехватывают. И еще толкуют, что император, чтобы легче было покончить с ныне царствующей фамилией, намерен собрать всех членов ее в одном месте, а молодой Фердинанд противится этому и послал тайные инструкции Верховной хунте, возглавляемой его дядей, инфантом доном Антонио, сказав якобы так: «Корону с меня снимут только вместе с головой».

Три пустых экипажа ждут перед дворцом, а на другом конце Калье-Майор, у Пуэрта-дель-Соль, с балкона главного почтамта, опершись о железные перила, мичман королевского флота Мануэль Мария Эскивель наблюдает за скопищем народа. Больше всего тут жителей окрестных домов, лакеев, посланных их господами узнать, что творится в городе, мелких торговцев, ремесленников и прочего люда низкого звания, в немалом количестве присутствуют и так называемые маноло и чисперо — полууголовный сброд из южных, населенных простонародьем кварталов Баркильо, Лавапьес и других. Внимательный взор подмечает и троих-четверых явно не местных молодцов. Они помалкивают, держатся несколько поодаль от толпы и то ли вправду не знакомы друг с другом, то ли делают вид, а вид у них почти одинаковый — все молоды годами и крепки телом. Вероятней всего, они в числе многих других вчера, в воскресенье, приехали в столицу из Аранхуэса и других окрестных городков и по какой-то причине («Да какова ни будь она, достаточным основанием служить не может», — думает мичман) до сих пор не покинули Мадрид. Женщины с корзинками будто собрались, руководствуясь правилом «Кто рано встает, тому Бог подает», на рынок, без устали судачат, пересказывая слухи и толки, что ходят по Мадриду в последние дни и с новой силой стали распространяться вчера, когда Мюрата, отправившегося на Прадо принимать парад, освистали и ошикали. Его кирасиры и конные егеря, прокладывая маршалу дорогу через толпу, помяли нескольких горожан, так что обратный путь пришлось проделать под сильным кавалерийским эскортом при четырех пушках, причем народ улюлюкал и распевал по адресу императора французов куплеты самого оскорбительного и предерзостного содержания.

Эскивель, который командует взводом гренадер морской пехоты, со вчерашнего полудня отправленных охранять почтамт, по природе своей осторожен и благоразумен. Кроме того, железная дисциплина, которой славится военно-морской флот, уравновешивает присущую юности горячность. Ему приказано избегать столкновений. Французские войска приведены в боевую готовность, и есть опасение, будто они только ждут повода, чтобы задать острастку мадридцам и утихомирить город. Так вчера в одиннадцатом часу вечера сказал ему в караульном помещении дон Хосе де Секста, итальянец родом, генерал-лейтенант испанской службы, малопривлекательный субъект, сопредседатель смешанной комиссии, которая призвана разбирать все более и более многочисленные инциденты между горожанами и французской армией.

— Так вот, в боевой готовности, — сказал Секста. — Меня не хотели пропускать мимо казарм на Прадо-Нуэво, хотя я был при мундире… Уверяю вас, все это не к добру.

— А нет ли каких-нибудь определенных указаний?

— Какая может быть определенность, мичман? Не смешите меня. Правительство более всего напоминает курятник, куда забралась лиса.

В продолжение этого разговора они услышали стук копыт и, выбежав наружу, успели увидеть, как крупный отряд французской кавалерии под проливным дождем галопом скачет в сторону дворца Буэн-Ретиро на соединение с размещенным там двухтысячным гарнизоном при нескольких орудиях. Увидев конницу, генерал исчез, даже не попрощавшись, а Эскивель отправил к начальству еще одного солдата просить распоряжений, но ответа не получил. Вследствие этого он поднял свой взвод по тревоге и усилил караулы на весь остаток ночи, тянувшейся бесконечно. Совсем недавно, когда на площади Пуэрта-дель-Соль с самого рассвета стали собираться жители окрестных кварталов, он послал к ним капрала с четырьмя солдатами, чтобы уговорили толпу по-хорошему отойти подальше. Действия просьбы не возымели, народу с каждой минутой все прибывало. Убедившись в этом, лейтенант отозвал людей, а часовым приказал при первых признаках возмущения зайти внутрь и запереть двери. Делать нечего — во всех смыслах. Ни его гренадерам, ни кому иному. По приказу правительства и дона Франсиско Хавьера Негрете, губернатора Мадрида и Новой Кастилии, надеющихся умаслить Мюрата, испанским войскам не выдали патронов. Десять тысяч наполеоновских солдат в самом Мадриде, двадцать тысяч — в предместьях и еще двадцать — на расстоянии одного дневного перехода. Куда против них трем с половиной тысячам солдат столичного гарнизона? Решительно некуда. Тем паче что они не только малочисленны, но и безоружны.