Гусейнкули Гулам-заде - Гнев. История одной жизни. Книга вторая

— Вы?— удивленно воскликнул я.— И здесь? В таком виде?

Он опустил глаза. На его загорелых щеках проступил румянец. Но, совладав с собой, он поднял взгляд и ответил твердо, почти с вызовом:

— Да, здесь. И в таком виде. Я из этого села. И вот — вернулся. А что я мог сделать? Ну, что?

— Ладно,— примирительно, понимая его состояние, сказал я,— давайте сядем, поговорим.

Он оживился, пригласил:

— Зайдем ко мне, мой дом рядом...

Но нам надо было идти дальше, засиживаться не было времени.

— Расскажите, что произошло, мы ничего толком не знаем.

Он помолчал, наматывая на палец волосы бородки. Потом заговорил:

— Мы подошли к Кучану... Правительственные войска встретили нас огнем пулеметов. Мы дрались двенадцать часов. Потеряв с полсотни солдат убитыми и столько же ранеными, осажденные бежали в горы. А мы потеряли только шестерых. В Кучане на одном из зданий мы увидели красный флаг. Это было помещение советских торговых организаций. Салар-Дженг решил: счастливое предзнаменование. Нам казалось, что победа всегда будет сопутствовать нам. Но вышло иначе...

— Почему, почему вы не взяли Мешхед?— не выдержал я.

Он вздохнул.

— Салар-Дженг рассчитывал, что в Мешхеде к нам присоединятся местные войска. Но подготовленное в Мешхеде восстание было предупреждено. Гарнизон разоружили и заменили свежими войсками, прибывшими из Теге- . рана. А у нас оставалось по два патрона на винтовку. Так что нам было делать?..

— Чуяло мое сердце, промедление в Брджнурде дорого нам обойдется,— вставил Аббас.— Так оно и вышло. Если бы двинулись сходу...

Мы долго молчали.

— Ну, нам пора,— сказал я.

Член реввоенсовета разгромленной армии тихо сказал:

— Вы не судите меня строго. Я бы пошел с вами, но... Я останусь.

Уже далеко за селом Аббас проговорил:

— Он был крестьянином, стал солдатом. Он ждал от революции много. А чего конкретно? Разве мы объяснили ему и всем другим крестьянам? Восстание не дало им ответа на главный вопрос: что делать после победы? А по-моему, и сам Салар-Дженг не задумывался над этим. А крестьянин не любит разговоров вообще...

Мы все искали причины поражения, а их было так много...

Наступили черные дни.

Все чаще натыкались мы на войска и в отчаянных стычках теряли товарищей. Одни оставались лежать на поле боя, другие, потеряв лошадей, оставляли отряд и уходили в горы, надеясь переждать жестокое время.

За нами по пятам шли карательные отряды. Иногда стремительным броском, изменив направление, мы не надолго отрывались от них, но через день или два они снова нападали на наш след. Люди и кони были измучены. В большие села мы заходить не решались, боясь засады. И, пожалуй, давно бы пришлось нам пустить себе в лоб последнюю пулю, если бы крестьяне не заботились о нас. Бывало так, что в горном глухом ущелье встречал нас незнакомый парень и вел к месту, где были припасены продукты и корм для лошадей.

— Ну, как там?— спрашивал я такого парня. И он начинал рассказ, от которого жутко становилось. Из разных мест шли сообщения об арестах и казнях участников восстания. Жестокости палачей не было предела. Кровью была полита земля, по которой совсем недавно шли мы победителями, вселяя в людские сердца надежду... Мы только вздыхали и опускали головы.

В селе Мерга было раскрыто мое инкогнито... Я совсем забыл, что жили здесь мои дальние родственники. Они сразу же узнали меня, затащили к себе в дом, засуетились, стали охать по поводу моего изнуренного вида. Один из них, имени которого я так и не узнал, степенный, крепкий мужчина с темным морщинистым лицом и большими натруженными руками, сказал:

— Цену за твою голову, Гусо, высокую дали... сто тысяч туманов, да только ты им в руки не давайся. Мы тебе поможем. Дело это обдумали и все решили. Как только услышали про награду, так и решили: села тебе нашего не миновать, а как придешь, мы тебя в женское платье нарядим, лицо закроешь, и никто тебя не узнает... В таком виде до границы и проводим. Я сам провожу, дорогу знаю.

И хоть не до смеха было, не мог я удержать улыбку, представив себя в женском платье.

— Нет, дорогие мои, спасибо за заботу, а только не к лицу мне в женском платье по родной земле разгуливать. У меня еще и маузер есть с тремя патронами, сабля острая. За себя постоять сумею.

— Жаль,— вздохнул он,— ловкий план. Но, как видно, ты прав! Тут про вас такое говорят, будто идешь ты с тысячной армией, что и под Сабзеваром, и под Миянабадом, и еще где-то бои были кровавые и будто вы тегеранские войска побили. А вас, теперь мы видим, вон сколько...