Гусейнкули Гулам-заде - Гнев. История одной жизни. Книга вторая

Поднялся неимоверный шум. Из толпы выкрикивали какие-то имена. В одном месте даже началась потасовка.

— Тише, товарищи!— старался я навести порядок. И когда страсти поулеглись, я сказал:— Все вы хорошо знаете учителя Арефа!..

— Знаем!— закричало несколько голосов.

— Так вот,— продолжал я,— предлагаю избрать его председателем энджумена, как опытного, испытанного революционера, и пригласить его в Миянабад. А он потом поможет провести выборы остальных членов. И предупреждаю,— повысил я голос,— помещики, духовенство и местная аристократия от выборов отстраняются и лишаются избирательного права.

Толпа ответила ликующим ревом. Сквозь гул голосов прорывались отдельные слова и обрывки фраз: — Правильно! — У власти будет сам народ... — А богатые разве не люди?..

— Мы тебе покажем — какие они люди... изверги!

— Да здравствует революция!

С трудом удалось восстановить тишину. А когда люди успокоились, слова попросил учитель Шейх-Гусейн. Страшно волнуясь, то и дело поправляя сползающие с носа очки, он не сказал, а прокричал свою коротенькую

речь:

— Граждане свободного Миянабада! Я за то, чтобы наш уважаемый учитель Ареф, которого мы все прекрасно знаем, встал во главе энджумена! Ареф когда-то организовал здесь школу для бедных. Я предлагаю снова открыть такую школу. И обязуюсь преподавать в ней бесплатно!.. Под аплодисменты он торопливо спустился с наскоро сколоченной из досок трибуны, встал в первом ряду и начал протирать очки, щурясь близорукими глазами.

— А как же с помещичьей землей?— крикнул крестьянин, стоявший рядом с учителем. Он оглянулся, словно просил поддержки.

— Помещичью землю решено конфисковать. Об этом уже говорили,— пояснил я крестьянину.

Но тот растерянно моргал, оглядываясь по сторонам. Шейх-Гусейн стал что-то растолковывать ему. Вдруг лицо крестьянина просветлело, он хлопнул себя ладонью по колену и крикнул радостно:

— Ну, так бы прямо и сказали - отобрать навсегда землю у ханов!

И тут произошло неожиданное. Стоявший рядом со мной и все время молчавший Мамед-Ага-Саркизи поднял руку, требуя тишины, и громко заговорил:

— Миянабадцы! Послушайте моего совета. Все это, конечно, правильно, и про конфискацию земель, и про национализацию предприятий. Но всему свое время. Не надо спешить. Вот соберется в Мешхеде областной энджумен, примет решение, тогда и будете действовать. А пока своей поспешностью вы только смутите народ, многих отпугнете от революции!..

— Так что, выходит, землю пока не отбирать?— спросил все тот же крестьянин, на лице которого было написано явное разочарование.

— Да, пока не отбирать,— зло и нервозно выкрикнул Мамед-Ага-хан.— Революция — не детская игра. Революция — дело серьезное. И поспешность может только навредить. Пусть пока все остается по-старому. Вот вам мой совет..

Ропот прошел по толпе.

Но Пастур уже оттолкнул плечом Мамед-Ага-хана и крикнул:

— Не слушайте таких речей! Мы для того и совершили революцию, чтобы народ вздохнул свободно и сразу стал строить новую жизнь. Крестьяне, забирайте помещичью землю, владейте ею, а если нужно будет — отстаивайте свое право на нее силой! Долой тиранов! Да здравствует революция!

Эти слова подхватили тысячи людей. И вместе со всеми кричал, потрясая кнутовищем, крестьянин, стоящий рядом с местным учителем. А растроганный учитель вытирал платком свои близорукие подслеповатые глаза, подняв очки на лоб.

Когда мы уходили с митинга, я спросил своего заместителя:

— Что же это вы проповедуете, мягко говоря, странные идеи? Откуда они у вас?

— Я высказал свое мнение, а это, кажется, никому не запрещено,— бросил он в ответ и прибавил шагу.

— Помучаемся мы еще с этой птицей!— вздохнул Аб-бас, глядя ему вслед.

— Да, сомнительный экземпляр,— протянул Пастур.— С ним надо быть осторожней. От таких только и жди...

— Странно, что Мухамед-Ибрагим-хан увел своих людей,— рассуждал Аббас за ужином.— Он же был на стороне правительства, разведка доносила, что он готовится к обороне, и вдруг ушел...

— Вообще-то он человек умный и даже прогрессивный,— сказал я,— по крайней мере, среди других курдских вождей выделяется трезвостью мышления. Может, он разобрался, понял, что к чему..

— Тогда чего же гадать,— вставил Пастур.— Надо встретиться с ним и выяснить: с нами он или против нас?

— Это толковая мысль!— загорелся Аббас.— Как, Гусо?

— Надо ехать, попытаться установить с ним связь,— согласился я.