Ростислав Кинжалов - Воин из Киригуа

Голова Хун-Ахау была по-прежнему заполнена размышлениями о странствованиях его прапрадеда.

— Отец мой, — обратился он к Ах-Чамалю, — а теперь, в наше время, можно совершить такое же путешествие, как наш предок?

Отец чуть заметно улыбнулся.

— Тебе хотелось бы пуститься в странствование, бросить родное селение, семью? Оказаться среди чужих людей? Зачем? Нет, сынок, тебе суждено другое: ты будешь великим воином! Мне это не нравится, потому что нет лучше работы простого земледельца. Знатные и богатые всегда в беспокойстве! Но такова судьба!

— А почему я, сын земледельца и сам земледелец, буду воином? — спросил Хун-Ахау, удивленный последними словами отца, потому что он никогда не слышал раньше об этом.

— Когда совершался обряд хецмека*, ты ухватился прежде всего за копье, а это верный признак. Кроме того, ты родился в день «Одного владыки», имя которого ты и носишь, а рожденный в этот день станет «великим воином, дерзким смелым» — так говорил наш жрец, заглянув в священные книги*. Вот что суждено тебе!

— Нет, отец мой, я не хочу быть воином, — взволнованно, воскликнул Хун-Ахау, — я буду таким же земледельцем, как ты!

Отец покачал головой.

— Нет, сынок, от судьбы не уйдешь! Она уже определена тем днем, в который ты родился! Но зачем нам горячиться из-за того, что еще скрыто во тьме будущего? Когда будет собран урожай, мы отпразднуем твое совершеннолетие и подыщем тебе невесту, — вот что ждет тебя в ближайшие дни! А когда подойдет предназначенное, то оно совершится, что бы ни хотел человек. Такова воля богов!

Они подошли к своему дому. После купания в горячей воде, заботливо приготовленной матерью, работники уселись ужинать. На этот раз Хун-Ахау получил кроме лепешки еще плошку вареной фасоли и, стараясь порадовать мать, по-мальчишески похлопал себя по животу, чтобы показать ей, как он сыт. Ее мимолетная улыбка вполне вознаградила юношу за последовавший вслед за его жестом строгий окрик отца.

Начало темнеть, и Хун-Ахау боролся с двумя противоположными желаниями: пораньше лечь спать или поболтать со своими сверстниками, рассказать им историю каменной головы. Неожиданно в дверях хижины показался вестник селения — высокий суровый мужчина. Отец и мать тревожно переглянулись: что нужно от их семьи батабу? За прошлый год подать внесена полностью, за этот год ее собирать рано — во всем доме осталось запасов на неделю-другую. Что же тогда? Какая-нибудь чрезвычайная работа?

Ах-Чамаль и Иш-Субин встали, поклонились вестнику, тот ответил небрежным кивком.

— Батаб приказал, чтобы ты завтра со старшим сыном отнес в Ололтун*, ко двору великого правителя, индюшечьи яйца. От управляющего хозяйством дворца получишь расколотые бирки и принесешь обратно, — отрывисто сказал вестник, — вот что приказал батаб! Ты понял?

— Воля батаба будет исполнена, — тихо ответил отец.

— Да пошлют вам боги спокойной ночи, — сказал, уходя, вестник.

— И тебе также, — в один голос воскликнули обрадованные отец и мать. Ничего страшного не случилось. Будет занят лишь один день; уборке урожая это не помешает.

Скоро в хижине стихло, все обитатели ее спали. Ровно дышали набегавшиеся за день малыши, иногда постанывал во сне отец. Хун-Ахау улыбался: ему снилась быстрая река, по которой он плыл в лодке навстречу чему-то неизвестному, но радостному…

На следующий день, ранним утром, отец и сын, получив и кладовой батаба две большие корзины с яйцами, шагали в Ололтун — резиденцию великого правителя.

Ноша не была тяжелой, и Хун-Ахау был счастлив. Он никогда еще не был в столице, но давно мечтал увидеть этот великолепный город. А теперь, благодаря неожиданному поручению батаба, он сможет увидеть даже дворец! Разве это не счастье?

Ах-Чамаль молчал, пока они не выбрались с тропинки на широкую, мощеную и покрытую ровным слоем известки дорогу. Утерев со лба пот, он сказал:

— Будь осторожен, Хун-Ахау! Если разобьешь яйца, нам не миновать беды! Палка управляющего хозяйством дворца умеет кусаться точно так же, как и палка батаба!