Антонен Арто - Монах

— Это все из-за тебя, роковая красота, — прошептал он, оглядывая тело Антонии. — Из-за тебя я стал убийцей, и даже образ самого ада не смог меня удержать. А потому не жди от меня ни жалости, ни милосердия. Ни твоя невинность, ни эти руки, протянутые ко мне, как к своему спасителю, ни необъяснимая нежность твоего голоса, ни вид этих блестящих глаз, обращенных ко мне с самой горячей мольбой, ни мысль о непомерном горе, — ничто уже не сможет стать преградой для меня, и раньше чем наступит день, клянусь, ты будешь моей.

Говоря это, он поднял ее из могилы, сел на каменную скамью и, обхватив ее, стал с нетерпением отыскивать признаки воскрешения. Ему с большим трудом удавалось держать себя в руках, чтобы дождаться, когда она наконец очнется. Сила его желаний увеличивалась с каждым препятствием, которое ему приходилось преодолевать, и подогревалась долгим воздержанием, потому что, как только он отрекся от своих прав на любовь Матильды, она окончательно изгнала его из своих объятий.

— Я не проститутка, Амбросио, — сказала она ему, когда в порыве желаний он стал просить ее вернуть ему свою благосклонность более настойчиво, чем обычно. — Вы перевели меня в ряд просто друзей, и теперь я отказываюсь снова становиться вашей любовницей, а потому прекратите донимать меня вашими желаниями, которые меня оскорбляют. Когда ваше сердце принадлежало мне полностью, я воспаряла в ваших объятиях; это счастливое время ушло, я вам теперь безразлична, и уже не любовь, а потребность толкает вас ко мне. Я не уступлю ни одной просьбе, если она оскорбительна для моей гордости.

Таким образом, эти шлюзы для Амбросио были закрыты; а поскольку для него было невозможным удовлетворить свои желания где-то на стороне, а привычка стала уже необходимостью, его похотливость стала приближаться к безумию. От его любви к Антонии осталось только грубое влечение, которое навсегда должно исчезнуть после удовлетворения. Он пылал от желания обладать ею, и могильный мрак, одиночество, которое окружало их, сопротивление, с которым ему предстоит столкнуться и которое надо победить, — все обостряло огонь его желаний. Тут он почувствовал, что жизнь понемногу возвращается в тело девушки — биение сердца стало более отчетливым, кровь прилила к щекам, ее губы шевельнулись и внезапно она открыла глаза, еще неподвижная и не совсем освободившаяся от действия сильного наркотика, но сразу же снова их закрыла. Амбросио, прислушиваясь к ее дыханию, не упустил ни одного ее движения; убедившись, что она полностью ожила, он судорожно прижал ее к себе и запечатлел на ее губах долгий поцелуй. Грубости этого действа было достаточно, чтобы окончательно рассеять ту дымку, что еще обволакивала мозг Антонии.

Стянутая повязками, в которые была запелената, она выпрямилась насколько смогла и села, окидывая все вокруг обезумевшим взглядом. Неожиданные предметы, со всех сторон окружающие ее, могли внести только большую сумятицу в ее мысли. Ее заблудившееся воображение напрасно искало что-нибудь, на чем можно было бы остановить взгляд; ее руки оставались связанными; раз или два она качнула головой и еще раз окинула взглядом склеп. Наконец ее глаза остановились на лице настоятеля.

— Где я? — резко спросила она. — Кто меня привел сюда? Где моя мать? Мне кажется, я ее видела! Сон, ужасный сон мне сказал… Но где я, где же я наконец? Я должна уйти, вы не можете держать меня здесь!

Она сделала новую попытку встать, но монах ее удержал:

— Успокойтесь, очаровательная Антония. Вам ничто не угрожает. Положитесь на меня. Почему вы смотрите на меня так пристально? Вы не узнаете меня? Вы не узнаете вашего друга Амбросио?

— Амбросио? Мой друг?.. Ах да, я вспоминаю. Но почему я здесь? И что делаете здесь вы, со мной? О! Флора советовала мне быть осторожнее. Что означают здесь все эти гробы, могилы, скелеты? Я боюсь, Амбросио! Уведите меня! Здесь все напоминает мой ужасный сон: мне казалось, что я была мертвой и лежала в гробу! Добрый Амбросио, уведите меня отсюда! Вы не хотите? О! Не хотите? Не смотрите на меня так, ваши горящие глаза пугают меня! Пощадите меня, отец мой, пощадите меня, ради Бога!

— Зачем эти страхи, Антония? — говорил настоятель, прижимая ее к себе и осыпая ее грудь ласками, которых она тщетно пыталась избежать. — Что же вы пугаетесь меня? Того, кто вас обожает? Какая разница, где вы? Это кладбище для меня — храм любви, эта темнота — только необходимая тень, тайна которой укроет наши радости! Вот о чем думаю я и о чем должна думать моя Антония! Да, обожаемая девочка! Да, в ваших венах загорится огонь, который горит в моих, и вы удвоите мои восторги, разделив их!