Аркадий Крупняков - АМАЗОНКИ

Двенадцать дней царит в долине веселье: дочери Арея пьют вино, поют песни, танцуют, восхваляя богов и богинь. Здесь они ласкают нежными руками мужчин, с горячих губ слета ют трепетные и сладострастные слова. Ночью, на исходе двенадцатого дня, эти же руки душат усталых и пьяных возлюбленных, несут их на берег озера и бросают в воду. И эти же губы шепчут слова презрения и проклятия. Ибо срок любви истек, и первый завет «убей мужчину» снова вступил в силу...

Годейре вспомнился первый день нынешней агапевессы. Он удался солнечным, ярким. Между шатрами, палатками и озером — разноцветный ковер лугов. Сотни амазонок заполнили долину. Одни в белых хитонах с шафрановой каймой, другие в оливково–зеленых, окаймленных пурпуром, третьи в золотисто–коричневых. Налетающие из?за горного ущелья порывы теплого ветерка развевают у женщин полы хитонов, обнажая стройные ноги. В складках скрыты короткие мечи — без оружия амазонка не ходит никуда. У каждой в руке копье. На древках копий красные перевязи — гордость воительниц. По числу перевязей узнают количество поверженных ею в этом году врагов.

Годейра вышла из шатра. Ради первого дня праздника она одела серо–голубой хитон с двойной каймой — золотистой и пурпурной, на плечи накинула пеплос яблочно–зеленого цвета, легкую золотую диадему укрепила в волосах.

Лота и Чокея подхватили края ее длинного пеплоса, и она пошла. За нею — свита. Посреди луга — выложенный каменными плитами круг. Годейра поднялась на возвышение. Перед нею в три ряда подковой стоят амазонки. Ветер развевает концы перевязей на их копьях. За спиной царицы двумя группами стоят мужчины. Их уже омыли в водах Фермодонта, теперь можно к ним прикасаться. В глазах пленников испуг, удивление, недоумение. Никто не знает, зачем их привели сюда. Они никогда не видали такого множества красивых, ярко разодетых женщин.

Мужчины знали одно — амазонки убивают пленных, они готовились к смерти. А тут звучит музыка, на лицах красавиц нет свирепости, в воздухе разносятся запахи жареного мяса и подогретого вина.

Царица подняла руку:

— Дочери Фермоскиры! Я поздравляю вас с праздником любви.

— Хайре, Великая! —грянули ряды, амазонки склонили копья.

— Вы знаете, для нас запретно искусство женских чар. Не смеем мы, как прочие девы, возлюбленного высмотреть себе, не смеем мы, потупя взоры, его увлечь. Мы ищем своих избранников на кровавом поле битвы — так повелела наша покровительница, великая и всеблагая Ипполита. Хваля ее, берите тех, кто вами в схватках выбран, ведите их в свои шатры. Для тех, кто не был в нынешнем походе, для тех, кто доблестно трудился на благо Фермоскиры, я милостью царственной наездницы дарую право выбора.

Дрогнули, рассыпались по кругу первые два ряда. Это участницы похода. Каждая подходит к своему пленнику и ведет его к себе. Третий ряд терпеливо ждет. С волнением ждет и царица. Тем, кому дарят, ссорятся между собой почти на каждой агапевессе из?за красивых и сильных мужчин. Мирить их — нелегкое дело.

Так и случилось: к одному пленнику с могучей, жилистой, как у быка, шеей подходят двое. Гоплитки ловко отмыкают его от общей цепи, подводят к царице:

— Я, кодомарха Антогора, прошу тебя, Великая, подарить мне это тело.

— Я, мечница Кинфия, прошу тебя подарить мне это тело.

Царица помнит, как все замерли тогда в ожидании ее решения. Наверное многие думали: красавца подарят Антогоре. Она командует храмовыми амазонками, она сестра Атоссы. А Кинфия простая мечница...

Но царица недолюбливает кодомарху и, не глядя на нее, говорит:

— Великая наездница дала нам законы агапевессы. Они многовечны, неизменны, и не мне, слабой, нарушать их. Только боевая доблесть, и ничто более, ценится здесь. Я Кинфии дарю это тело.

Царица помнит: гул прокатился по рядам амазонок. Наверное, одни думали — покается царица, что произнесла эти слова, другие одобрили ее решение.

Дальше, слава богам, выбор прошел без ссор.

Годейра пожелала амазонкам приятного праздника. Он начался с состязания в стрельбе из лука...

... Не спится царице. За годы царствования она наделала немало ошибок. Антогора не простит ей жестокой обиды, нанесенной на этой агапевессе. Обидев кодомарху, она обидела и Священную. Антогора — опора верховной жрицы. Они сильны. За их плечами, кроме храмовых воительниц, сотни жриц и заступничество богов. Годейра понимает: Атосса, поставив ее, пятнадцатилетнюю, на царство, надеялась на покорность, но ошиблась. Царица старалась ни в чем не уступать верховной жрице — она упрямо отстаивала свои права. И как?то так случилось, что она осталась без верных подруг, без опоры. У Атоссы есть Антогора — жестокая исполнительница ее воли, есть жрицы. А Годейра почти одинока. Правой рукой царицы, такой же верной исполнительницей ее воли, была полемарха. Но она погибла два года назад в набеге. Два года Годейра — сама и полемарха и паномарха; на нее легли все хозяйственные дела, и нет времени позаботиться об укреплении своей власти, некогда поставить надежные подпоры своему трону. Со Священной она часто в ссорах, верховная жрица занимается больше делами храма, а в самые трудные моменты жизни города на месяцы закрывается в храме, ссылаясь на болезнь. Царица знает, что Атоссу терзает лихорадка, но не столь часто. Значит, она умышленно оставляет царицу одну, без своей помощи, надеясь, что Годейра, запутавшись в делах басилейи, смирится и покорится ей. И еще одно беспокойство — Лота. Все гуляют на агапевессе, как заведено издавна: состязаются в метанье копья, вьют венки из цветов, поют песни, пьют вино, а ночью уходят к трутням. А эта... Почти совсем не выходит из шатра. И, неслыханное дело, вчера сказала царице, что она любит Ликопа. Любит трутня! Да сохранят ее боги—вдруг об этом узнают амазонки? Лоте никогда не быть полемархой. Ее будут презирать, ее засмеют. Нужно сейчас же сходить к ней и хоть в последний день праздника вывести на луг.