Олег Боровский - Рентген строгого режима

– Я начальник ОКСа. Чего вам?

– Почему ты падла, закрыл нам пропуска? – заорали оба вора во весь голос, глаза их сверкали на бледных худых лицах, и было ясно, что они готовы на все и шансов остаться в живых у нас немного.

Я сразу все понял и, собрав в кулак все свои не очень обширные актерские данные, заорал басом Несчастливцева на самом мощном регистре:

– Ты, идиота кусок, офонарел, что ли?

Оба вора от неожиданности несколько опешили и уставились на меня, а я, не теряя ни секунды, объяснил им, что, во-первых, они к ОКСу никакого отношения не имеют и, во-вторых, мы не могли им закрыть пропуска, так как не знаем даже их фамилий. Последний довод произвел на них охлаждающее действие, и, витиевато матерясь, они так же мгновенно исчезли, как и появились...

Все сделали вид, что совершенно не испугались, но вытерли незаметно холодный пот со лба. И только Ищук с чувством пожал мне руку...

Мирочка периодически звонила мне из Москвы и информировала о положении дел. Встретили их – Светлану Тухачевскую и ее – очень хорошо, все поражались, что они выжили после детдома, тюрьмы, лагеря и ссылки, пройдя огонь и воду. Они все прошли и не потеряли человеческого облика, остались красивыми, умными и милыми женщинами, с достоинством носили свои громкие фамилии...

Однако вопрос с квартирами однозначно не решался, с жильем в Москве было, как всегда, сложно, и что было им делать? Еще в 1956 году, когда Мира была в Москве, ее разыскал и пригласил к себе в Кремль Председатель Президиума Верховного Совета Анастас Иванович Микоян. Мира помнила его очень хорошо, Микоян был близким другом ее родителей, и в детские годы она дружила с детьми Анастаса Ивановича и Ашхен Лазаревны. Встретил Микоян ее очень ласково, обнял и расцеловал, подробно расспросил о делах, потом сказал, чтобы она шла домой, но Мира решила дождаться постановления о реабилитации отца. На вопрос о судьбе ее матери, а также жены Тухачевского Микоян ответил:

– Их нет...

Потом, провожая Миру до дверей своего огромного шикарного кабинета, положил ей в карман крупную сумму денег и просил звонить, если что потребуется...

Теперь Мира и Света бродили по зимней Москве, получив страшные справки о посмертной реабилитации родителей. Подумав, они пошли в Министерство обороны, туда, где когда-то работали их отцы. Их там очень хорошо встретил знаменитый маршал Конев и обещал помочь. Но в занимающемся жильем отделе их приняли безобразно и сказали, что свободных квартир у них нет и даже генералы живут в коридорах. Ну, раз генералы живут в коридорах, чего уж им требовать – Тухачевской и Уборевич, – и они обескураженные ушли.

К счастью, на другой день им посоветовали обратиться в КПК (Комиссию партийного контроля) при ЦК КПСС. Председатель КПК Комаров поинтересовался – откуда они, как и где их мужья, если они есть, конечно, добавил он смеясь. Светлана и Мира подробно все рассказали ему, вплоть до того, что «генералы живут в коридорах».

Благодаря Комарову Светлана и Мира получили ордера на двухкомнатные квартиры в центре Москвы, и все решилось так, как они и хотели. Мира позвонила мне в Воркуту и рассказала о наших делах. Мы тут же решили, что я уволюсь сам, уволю заочно Миру, соберу наши скудные шмутки и поеду в Москву. На вопрос, как будет с моей пропиской, ведь я в Москве никогда не жил, она сказала, что все решено и нам не о чем беспокоиться.

После разговора с Мирой я уведомил Ищука о намерении уволиться с работы в ближайшее время. Было это в последние дни марта 1957 года. Ищук все же посоветовал зайти к начальнику шахты и уведомить его о моем решении. Я пошел. Бог мой, как расстроился начальник шахты, я этого никак не ожидал. Он стал меня уговаривать поработать еще годик-полтора, он увеличит мне зарплату, предоставит отдельную квартиру прямо здесь, в рабочем поселке шахты. В мои планы не входило вступать с ним в дискуссию, но тут уж я был вынужден напомнить ему кое-что.

– Многоуважаемый Анатолий Николаевич! – сказал я. – Я десять лет просидел в лагере для особо опасных политических преступников, получая за свою работу только пайку черного хлеба и вонючую баланду. Десять лет я от начальников, вохры и солдат слышал: «У, фашистская морда». Меня могли избить, убить, надеть наручники, посадить в холодный карцер и сделать со мной все, что найдет нужным безграмотный и жестокий вохряк. Несколько лет назад у меня появились жена и сын, жена тоже бывшая заключенная, и я виделся с ними тайком и очень редко. Сейчас они ждут меня в Москве, правительство реабилитировало нас и предоставило нам двухкомнатную квартиру. А вы просите меня поработать в ненавистной, проклятой Воркуте, городе несчастных заключенных, год или даже больше... Взгляните на себя моими глазами и найдите еще слова, которые убедили бы меня, что вы правы, а я не прав...