Олег Боровский - Рентген строгого режима

На следующий день рано утром я со своим сидором стоял у ворот новой вахты, сооруженной около лагерной тюрьмы, в которую сажали провинившихся заключенных из всех лагерей Речлага. В ожидании воронка я сел на сугроб и стал рассматривать находящееся от меня всего в двадцати метрах темное и мрачное здание тюрьмы в тюрьме. Что там творится внутри? Кто томится там? Среди заключенных распространялись самые мрачные слухи о тюремном режиме в ней... Там сидели наши товарищи, такие же люди, как и мы, но разве можно было сравнить их жизнь с нашей? Вдруг дверь тюрьмы неожиданно открылась, и из нее вышли человек шесть заключенных, в сопровождении вохряков, конечно, видимо на прогулку. Все они были на одно лицо, худые, бледные и заросшие. Они тоже уставились на меня, вероятно, решив, что меня привезли в тюрьму. Неожиданно я услышал свою фамилию, произнесенную свистящим шепотом, кто-то из заключенных узнал меня. А я, вглядевшись, узнал Бориса Мехтиева, с которым познакомился еще в лагере шахты № 40. Он был родом из Баку, Герой Советского Союза, полковник, после войны учился в Военной Академии и получил двадцать пять лет за критическое отношение к «папе и маме», то есть к усатому бандиту. Борис был парень темпераментный, как и следует быть настоящему кавказцу, что он натворил в лагере, я не знал, но факт есть факт – Борис сидит на самом «дне», в лагерной тюрьме...

– Боровский, тебя куда и за что? – спросил меня Борис.

– На 29-ю, строить еще один рентгенкабинет.

– Передай там ребятам, что ты видел меня здесь и чтобы они не капали на меня лишнего.

– Хорошо, передам.

Наконец к вахте подъехал воронок, меня запихнули в железный промерзший ящик и повезли на шахту № 29. Мела колючая пурга, было очень зябко и неуютно в заиндевевшей машине.

Примерно через час мы подъехали к знакомой вахте, и меня передали вместе с моим мешком и документами лагерной страже. Все было как всегда и, несмотря на то что главный палач издох наконец, в нашей жизни ничего не изменилось... Но ведь с того радостного дня прошло уже целых полтора года, и почти никаких перемен... Неужели так ничего и не изменится? Но надежда не покидала нас...

Все сотрудники санчасти меня очень хорошо встретили, включая и красивую начальницу, все были рады моему приезду и всячески старались рассеять мое мрачное настроение, истинную причину которого, конечно, никто не знал. Пока меня не было, дело со строительством рентгеновского аппарата, естественно, приостановилось, но с первого же дня моего приезда мы с Даничем горячо принялись за дело, и работа закипела...

Начальница санчасти поселила меня в помещении строящегося кабинета, поставила на больничное питание, а начальник лагеря майор Туналкин распорядился выдать мне и Даничу пропуска для прохода на шахту в любое время суток, что значительно облегчило нам и работу, и жизнь.

Строительство рентгеновского кабинета и изготовление аппарата пошло полным ходом, мы работали день и ночь, не за страх, а за совесть. Я, конечно, очень спешил, так как рассчитывал, что после окончания всех работ меня вернут на «Капитальную», к Мире...

К моему счастью, Н. И. Данич оказался мастер на все руки, и дело продвигалось довольно быстро. Главным механиком шахты № 29 работал очень знающий и умный инженер, из бывших заключенных, конечно, и как-то сразу мы с ним нашли общий язык. По моей просьбе он затребовал с «Капитальной» модели частей рентгеновского аппарата, передал их Воркутинскому механическому заводу и оформил заказ на литье. И те, второй раз, быстро и качественно отлили из силумина все детали.

Через начальницу санчасти в Главное аптечное управление я передал длинный список необходимых для кабинета материалов, и через неделю я получил все, что просил, например, только рентгеновских трубок – сразу несколько штук, так сказать, про запас, да еще и флуоресцирующий экран с защитным свинцовым стеклом и все необходимые фотоматериалы. Тогда же я понял, что в рентгенкабинете легко можно делать «большие деньги» – купить фотоаппарат и снимать физиономии заключенных. Ко мне много раз обращались с просьбой организовать подпольную фотографию, заработок гарантировали огромный, но, тщательно взвесив все «за» и «против», я решил, что за такую «работу» мне запросто намотают новый срок, и отказался, к большому огорчению Николая Ивановича. Бог с ними, с деньгами...

Иногда из кабинета главного механика я звонил Мире в город по телефону, что было строжайше запрещено. Все было запрещено...