Карин Эссекс - Фараон

Тщеславие Юлия Цезаря спасло им жизнь.

Хотя волос у него оставалось немного, он часто наведывался к цирюльнику. И предпочитал хорошего греческого цирюльника всем прочим — во всяком случае, так он заявлял. Ему нравилось, как этот цирюльник распаривает лицо, прежде чем соскоблить щетину бритвой. И еще нравилось, что он позволяет волосам отрастать там, где они погуще, и создает с их помощью видимость объемной шевелюры, маскируя залысины на лбу. Цезарь признался в этом Клеопатре, а та заявила, что Рим никогда не достигнет тех высот в создании красоты, какие присущи Элладе, ибо то, что римляне ценят в жизни, отнюдь не прекрасно.

— Не знаю, почему я терплю твои оскорбления, — сказал ей Цезарь. — Ты — просто заносчивая девчонка.

— Возможно, потому, что знаешь: я права, — отозвалась она.

Они крепко прижались друг к другу после соития и уже начали было погружаться в сон. И тут-то и вспыхнул бой. Со стороны окна послышался звон мечей, и боевые кличи вырвали Клеопатру из полусна. Прежде чем она успела произнести хоть слово, Цезарь уже вскочил, оделся и велел ей не беспокоиться и не выходить из спальни. Клеопатра подумала об Ахилле, явившемся сюда во главе армии, об этом самодовольном смуглом военачальнике, некогда пытавшемся принудить ее вступить с ним в незаконную любовную связь в обмен на защиту от брата и его регентов. Что ж, она с удовольствием посмотрит, как Цезарь разгромит этого человека и швырнет его на колени!

К счастью, несколько дней назад, когда Цезарь сидел у своего цирюльника, тот наклонился над чашей с горячей водой и прошептал ему на ухо: «Диктатор, мне надо притвориться, будто я выстригаю волосы у тебя в ухе, чтобы удобно было шептать. Я должен тебе кое-что сообщить». И заинтригованный Цезарь согласился, хотя в глубине души был задет тем, что кто-то мог подумать, будто его совершенно незаметные волосинки, растущие в ушах, требуют удаления. Цирюльник открыл, что Потиний и еще один евнух, военачальник по имени Ганимед, послали Ахиллу приказ скрытно привести его двадцатитысячную армию в Александрию и атаковать Цезаря и его двухтысячный легион. До нападения на дворец осталось каких-нибудь несколько дней.

— И он замышляет убить тебя, господин. Точно так же, как убил того римского военачальника, Помпея.

— Почему ты говоришь мне об этом? — спросил Цезарь.

— Я — старый человек, господин. Я повидал немало жирных и бесполезных Птолемеев и их евнухов-советников. Я был свидетелем того, как они приходили и уходили. И никакой разницы между ними не было. И я надеюсь, что, когда ты вышвырнешь всех их прочь, ты будешь добр к тем, кто помог тебе.

— Ты совершенно правильно и всесторонне оценил ситуацию, — произнес Цезарь.

Хотя новые сведения требовали немедленных действий, он не поддался первому порыву и ушел лишь после того, как цирюльник побрил и подстриг его. Цезарь рассказал Клеопатре новость.

Он сразу же отправил гонца к своим союзникам в Малую Азию, за подкреплениями, и предложил Антипатору, первому министру Гиркания, правителя Иудеи, прислать войска, сказав, что дает евреям последний шанс обелить себя — в недавней гражданской войне они поддержали Помпея.

Цезарь знал, что его люди смогут продержаться против превосходящих сил противника несколько недель — но не вечно. Он объяснил Клеопатре, что меньшая численность зачастую оказывается преимуществом, потому что противник, уверенный в собственных силах, расслабляется и начинает допускать ошибки. А потом со вздохом произнес: «Бедный Помпей…»

Кроме того, Цезарь приказал укрепить ограждения вокруг дворца и запретил кому бы то ни было входить во дворец или покидать его.

— Мы окажемся в осаде, — сказал он Клеопатре. — В надлежащий момент я сойдусь с Ахиллом в бою. Но до тех пор мы никуда не двинемся.

— Именно этого я и хочу, диктатор. Я хочу узнать тебя с другой стороны.

— Кстати, ты не желаешь попрощаться с Потинием?

— А куда он отправляется?

— Полагаю, в Аид.

— Что?

— Это римская традиция — избегать зловещих высказываний. Старое суеверие, однако же традиция важна. Скажем просто, что он еще жив, но это ненадолго.

Клеопатра приблизилась к окну своей спальни и встала рядом с Цезарем, наблюдая за тем, как египетский флот входит в порт, успешно блокируя уступающие ему в численности корабли Цезаря и лишая диктатора поддержки с моря.

— У тебя глаза помоложе — глянь-ка, сколько там судов? — попросил Цезарь. — Мне кажется — семьдесят два, в два с лишним раза больше, чем у нас.