Вадим Артамонов - Василий III

— Согласен. — Василий в душе часто расходился с отцом во мнении, не любил его грубость, резкость суждений, нахрапистость, но как-то всегда выходило так, что он вынужден был соглашаться с отцом.

А Михаила Васильевича забавляла эта игра в кошки-мышки. Он знал, что в душе сын не приемлет его образа мышления, но разве он может не согласиться с ним, столь искушённым в житейских делах? Потому, посмеиваясь в душе над сыном, он поддал ещё жару:

— Когда ехал из Новгорода в Москву, поди, вволю налюбовался на мертвецов, развешанных по деревьям Еленой. Да разве кто сравняется с ней в изуверстве? Согласен со мной?

— Согласен, отец.

— Ну вот и хорошо. Сердечно рад приезду моего разумного сына… С Шуйскими нам пока по пути: чем громче они поносят Елену, тем больше нелюбви в народе к ней и её сыну. Ну а когда правительницы не станет, тут-то мы предъявим всем сына Соломонии. Мы с ним, а Шуйские будут вот с чем! — Боярин сделал кукиш и громко расхохотался. — А пока можно потихоньку говорить, что сын Соломонии жив и скоро объявится.

Андрей нарушил наказ Тучкова. По пути в Заволжье они с Кудеяром заехали в Суздаль.

Остановились у Аверьяновых, долго вспоминали и памятный кулачный бой на Каменке, и сказку про Крупеничку, и про все минувшее. Дочери Фёдора и Лукерьи выросли, вышли замуж и теперь живут отдельно от родителей. А при них остался лишь Гришутка — рослый улыбчивый парень с чистым лицом и ясным взглядом серых глаз. Андрей сообразил, что, когда он впервые явился в Суздаль, ему было столько же лет, сколько теперь Гришутке. И оттого он показался ему ещё пригожее.

Оставив лошадей у Аверьяновых, отправились в Покровский монастырь. Не надо бы этого делать — вести Кудеяра туда, где обитает его мать, но Андрею захотелось почему-то обязательно показать ему если уж не саму Соломонию, то хотя бы место, с нею связанное. И все же он не решился вести мальчика во двор обители. Мало ли кого там можно случайно повстречать! Оставив его возле главных ворот.

Андрей строго-настрого приказал никуда не отлучаться, даже в том случае, если он сам припозднится. Подумалось вдруг: ну, как матушка Ульянея надолго задержит его своими расспросами о Марфуше?

Едва миновал Святые ворота с Благовещенской церковью над ними, как услышал, что кто-то окликнул его. Оказалось, Аннушка. Шла к службе в собор и вдруг приметила Андрея.

— Вот уж не чаяла увидеть тебя, думала, в Крыму сгинул.

— Жив-здоров, как видишь.

— Марфушу, значит, не повстречал, коли один заявился, — печально произнесла Аннушка.

— Почему не повстречал? Свиделись с ней в селении Черкес-Кермен. Только она возвратиться на Русь не пожелала.

— Не верю тому! Не могла Марфуша забыть родную землю, предать веру православную. Не такой она человек.

— Понимаешь, Аннушка…

— Меня теперь Агнией кличут.

— Понимаешь, дети у неё народились, шесть душ, мужик татарин, к тому же хороший, Тукаджиром кличут. Добрый, говорит, сильный…

— Тьфу, нечестивица! Да как она могла нехристя бусурманского полюбить! Как детей от него заимела? Вот уж никак не думала не гадала, что такое может статься.

— Хочу о Марфуше матушке Ульянее поведать.

— Опоздал ты, Андрей, нет больше матушки Ульянеи.

— Как нет?

— А так — умерла седмицы три назад. Заместо матери родной она мне была… — Аннушка горько расплакалась — Пойдём, покажу её могилку.

Прошли в подклет Покровского собора, остановились возле свежего надгробия.

— Вот здесь и покоится матушка Ульянея, пусть земля станет ей пухом. Сильно печалилась она о Марфуше. Сказывают, будто Марфуша была её родной дочерью. А может, зря так болтают. И тебя нередко вспоминала, все молила Господа Бога помочь тебе в дальней дороге. Прощай, Андрей, пора мне, скоро служба начнётся.

Аннушка стала подниматься по лестничному всходу, и тут Андрей увидел Кудеяра, с любопытством рассматривавшего собор, и хотел было окликнуть его, но сдержался, заметив среди монахинь, идущих от келий к собору, Соломонию. Нельзя было допустить, чтобы она увидела его сейчас, особенно вместе с Кудеяром, поэтому Андрей спрятался за мощный круглый столп, на который опиралась угловая арка всхода. Отсюда хорошо было видно и Кудеяра, и Соломонию.

Приблизившись к мальчику, монахиня внимательно всмотрелась в его лицо.

— Как тебя зовут, голубок?

— Кудеяром.

— О, да у тебя татарское имя. Где же твой дом?

Кудеяр замешкался с ответом.

— В Суждале, матушка.

— Что же я тебя раньше не видела?