Фридрих Клингер - Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад

Ф а у с т: О! Нет большей муки для осужденных, чем слушать дьявола, проповедующего им покаяние.

Д ь я в о л: Не смешно ли, что вы доводите нас до этого? Несчастный! Но если бы голос истины и покаяния гремел даже с небесной высоты, вы все равно не слушали бы его.

Ф а у с т: Задуши меня, но не мучь болтовней, которая раздирает мне сердце, не убеждая ума. Лей свой яд, — ты ведь хочешь, чтобы я глотал его постепенно, капля за каплей. Твои суждения так чудовищны, что они уже не оказывают на меня действия. Смотри, глаза мои неподвижны и сухи; называй мое отупение отчаянием, но я могу еще смеяться над ним, и ум мой еще борется с болезненным волнением сердца. Только вот этот повешенный и те, кого я сейчас видел, тяжким бременем лежат на моей совести и давят на мою все еще бунтующую силу. Мой сын повешен здесь за праведный поступок! И за праведные дела моя семья должна влачить жалкое существование в нищете и плодить поколения подлых грешников! Что видел я в мире, кроме убийств, отравлений и гнусностей? Разве не везде видел я праведника униженным, а злодея — счастливым и награжденным?

Д ь я в о л: Весьма возможно. Но это только доказывает, чего вы, люди, стоите. Что ты хвастаешься передо мной своими праведными делами? Что дает тебе право приписывать их себе? Только то, что ты приказывал мне выполнять твои желания? Едва ли это стоило тебе большого труда! Чтобы действительно свершить благородный поступок, ты должен был сам броситься в воду и спасти юношу, рискуя собственной жизнью. Это я имел ввиду, когда сказал тебе: «Вероятно, ты не умеешь плавать». Я спас его, выбросил на берег и исчез. А тебя он узнал бы, и благодарность сделала бы его не губителем твоей семьи, а ее защитником и покровителем.

Ф а у с т: Мучить меня, дьявол, ты можешь, но сомнений моих ты по тупоумию своему разрешить не способен или не можешь просто от злости. Никогда еще не ранили они моего сердца больше, чем в этот час, когда я вижу весь ужас и своей прожитой жизни и своего будущего. Разве человеческая жизнь не сплошное переплетение страданий, пороков, муки, лицемерия, противоречий и лживой добродетели? Какой смысл имеют слова «свобода», «свободный выбор», «воля» и хваленая способность различать добро и зло, если страсти заглушают слабый рассудок, как бушующее море заглушает голос кормчего, корабль которого летит на утес? Зачем зло? Откуда оно? Так захотел предвечный. Может ли человек вырвать семя зла из сердец огромной массы людей или даже только из своего собственного сердца, если бог с умыслом посеял это семя в человеческом сердце? Теперь я еще сильнее ненавижу весь мир, каждого человека, себя самого. Зачем мне, рожденному для страданий, дана жажда счастья? Зачем рожденному для мрака дано желание увидеть свет? Откуда берется у раба стремление к свободе? Откуда у червяка появляется желание летать? Откуда у человека эта неудержимая сила воображения, неустанно рождающая смелые желания, дерзкие искания и мысли? Свободный человек! Даже в эту минуту отчаяния я могу еще злобно смеяться над этими бессмысленными словами. Да, я знаю, что значит жаждать свободы, потому-то я и стою в этом проклятом круге. Разве может быть свободен тот, чьи плечи от колыбели и до самой могилы давит железное ярмо необходимости? Право, если предвечный и обмотал это ярмо войлоком, как обматывают ярмо пашущего вола, то сделал он это не из жалости к нашим плечам, а для того только, чтобы мы до конца вспахали тяжкую борозду жизни и свалились без сил у самой цели. Он уже может наслаждаться моими стонами, я прошел весь путь. Уничтожь плоть, облекающую мою темную, измученную сомнениями душу, заставь ее забыть о том, что она сделала мое тело грешным, и я стану таким же, как вы, и буду жить только одним желанием творить зло. О, прекрасный мир, в котором слепого, угнетенного человека учат мудрости только муки его собственного сердца, горестные вопли несчастных, победные гимны тиранов и общее опустошение и разрушение, мир, в котором он не видит ничего, кроме неодолимой тирании, сразу же призывающей его к ответу, если только он отваживается роптать вслух! Ах, дьявол, разрежь мою грудь и запиши кипящей кровью моего сердца вон на той черной туче прекрасную теодицею {106} , которую ты только что мне читал. Пусть какой-нибудь философ ее перепишет и дурачит ею людей. Разве предвечный не прославляет себя в разрушении, разве он не создает только ради разрушения? Пусть же кровь моя дымится на его ужасном алтаре, подобно крови жертвенного животного, убитого безумием во славу идола! О, если б я мог схватить свою кровь и швырнуть ее в темное небо, чтобы она пылала там, как пылает теперь в моих жилах, и вопияла у его престола!