Фридрих Клингер - Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад

О т ш е л ь н и к: Легенда ничего об этом не говорит.

Ф а у с т: А я этому верю, брат мой. Чтобы быть правдивой, легенда должна быть написана дьяволом.

Отшельник перекрестился.

Ф а у с т: Вы считаете, что пить и есть грешно?

О т ш е л ь н и к: Не грешно, но это соблазн, ведущий к греху.

Д ь я в о л: Стало быть, вы слабы и находитесь пе в ладах с небесами. Ведь только борьба с искушением ведет к торжеству святости.

О т ш е л ь н и к: Вы правы, но ведь не все люди святые.

Ф а у с т: Вы счастливы, святой отец?

О т ш е л ь н и к: Покой дает мне счастье, а чистая совесть — блаженство.

Д ь я в о л: Покой полон греховных соблазнов не меньше, чем еда и питье. Откуда вы берете пропитание?

О т ш е л ь н и к: Крестьяне приносят мне то немногое, что необходимо для жизни.

Ф а у с т: А что вы даете им взамен?

О т ш е л ь н и к: Я молюсь за них.

Ф а у с т: И вы полагаете, что это приносит им пользу?

О т ш е л ь н и к: Я на это надеюсь, а они верят.

Д ь я в о л: Святой отец, вы мошенник.

О т ш е л ь н и к: Терпеть оскорбления грешного мира — необходимое испытание для праведника.

Д ь я в о л: Почему вы опускаете глаза? Почему краснеете? Представьте себе, что я обладаю умением читать по лицу человека все, что происходит в его душе.

О т ш е л ь н и к: Тем хуже для вас. В человеческом обществе вы редко будете чувствовать себя хорошо.

Д ь я в о л: Ах, вот как, вы и это знаете?

Он взглянул на Фауста.

О т ш е л ь н и к: Грешен мир, в котором мы живем, и он давно бы погиб, если бы люди тысячами не удалялись в пустыню и не посвящали свою жизнь молитве, чтобы тем отвратить мщение разгневанного неба от главного грешника.

Ф а у с т: Брат мой, вы очень высоко цените свои молитвы, а между тем, поверьте мне, молиться всегда гораздо легче, чем трудиться.

Д ь я в о л: Послушайте, складка у вашего рта обличает вас в лицемерии, а ваш потупленный взор свидетельствует о том, что вы не смеете смотреть на людей из опасения, что глаза выдадут ваши помыслы.

Отшельник поднял взор к небу, смиренно сложил руки и тихо прочел молитву.

— Вот ответ праведника насмешнику, — промолвил он.

Ф а у с т: Довольно! Идите к нам, святой отец, и поужинайте с нами.

Отшельник был непоколебим. Фауст с усмешкой взглянул на дьявола, но тот ответил ему еще более насмешливым взглядом. Вдруг распахнулась дверь, и в келью, задыхаясь, вбежала молодая странница. Несколько оправившись от страха и смущения, она рассказала, что ее преследовал какой-то неизвестный рыцарь, от которого ей, к счастью, удалось ускользнуть. Она решила спастись здесь, у благочестивого отшельника. Девушку приняли очень любезно. Это была цветущая красавица, вызывавшая столь сладострастные мечты, что при виде ее даже святому Антонию нелегко было бы одержать победу над плотью. Она скромно села рядом с дьяволом и приняла участие в ужине. Но скоро дьявол стал позволять себе по отношению к ней вольности, которые сначала только смущали отшельника, а под конец привели его в полную растерянность. Когда же дьявол приоткрыл на мгновение ее высокую, ослепительно белую, бурно вздымающуюся грудь, на которую волнами падали ее черные волосы, отшельник почувствовал, что и его грудь запылала огнем сладострастия, и он почти забыл о том, что нужно бороться. Сконфуженная странница гневно вырвалась из рук дьявола и бросилась под защиту отшельника, который, конечно, не мог ей в этом отказать.

Дьявол и Фауст притворились пьяными и сонными. Однако, прежде чем улечься спать, дьявол намеренно, на глазах отшельника, сунул под солому тяжелый кошелек с золотом, а драгоценные перстни, свои и Фауста, спрятал в шкатулку, которую Фауст взял к себе. Положив мечи и кинжалы на стол, они бросились на солому и захрапели.

Странница тихо подошла к столу и нежной, белой как снег рукою налила бокал шипящего вина. Она коснулась своими прелестными свежими устами его краев, а затем поднесла вино отшельнику. Он стоял ошеломленный и, сам не зная, что делает, осушил бокал, за ним другой и третий, жадно закусывая вино лакомствами, которые волшебница одно за другим клала ему прямо в рот. Потом странница взяла его за руку, вывела из хижины и со слезами стала молить о прощении за то, что невольно оскорбила его святые глаза. При этом она казалась печальной и безутешной. Она горячо сжимала его руки и наконец опустилась перед ним на колени. В этот миг ее одежда вновь распахнулась, и серебряная луна озарила сияющую белизну ее груди, а тихий ветер колыхал рассыпавшиеся черные локоны. Насильственно подавленная природа так властно пробудилась в душе отшельника, что он не помня себя припал к этой ослепительной груди.