Павел Федоров - Синий шихан

– Заехал бы, да ехало в бока въехало… Не до кумысов, хоть квасу бы напиться…

Из сеней вышел Петр Николаевич; поздоровавшись с Буяновым, пригласил его в дом.

– Некогда, сват… Дела такие, хоть башку с плеч… – Матвей Никитич потряс головой и, выразительно кивнув на Кодара, добавил: – Мне с тобой поговорить надо.

– Иди, Кодар, там самовар готов… Я скоро вернусь, – сказал Петр Николаевич.

Кодар, поклонившись, стал подниматься по ступенькам крыльца.

Буянов с Петром Николаевичем отошли к вязу и присели на скамейку.

– Где тут у вас двор Ивашки Степанова? – спросил Матвей Никитич и, сжав кулак, ударил себя по колену. – Мне позарез увидать его нужно и потолковать…

– Почти шабер мой, через дом живет… – Лигостаев показал рукой через плетень, где на свежих прутьях тальника шелестели начавшие вянуть листья. – Ивана теперь не достать. Такой фарт выпал… Два дня почти всей станицей куролесили, насилу утихомирились. Слыхали, какое счастье-то Степановым подвернулось?

– Все знаю… Ивашка, подлец, разорил меня в пух и прах!

Буянов захватил в горсть седоватую бороду и, казалось, готов был вырвать ее клочьями. Браня Ивана, он поведал Петру историю с задатком.

– Я в это дело почти весь капитал вбухал, а остался на эфесе, ножки свеся…

– Вот оно какое дело!

Петр Николаевич слушал, сочувственно кивая головой, а в глубине души посмеиваясь над алчным купцом. В дальнейшем разговоре Лигостаев будто ненароком поведал о Митькином сватовстве и этим окончательно вывел Матвея Никитича из терпения.

– Тот, значит, пегий, меньшой? Видал на пашне… Да куда ему с рыжей-то мордой до Марины! Он и одного ноготка ее не стоит! Ты, сват, не сумлевайся, мое слово крепкое. Я еще не совсем опростался. Да и план у меня есть один… Уж себя закабалю на веки вечные, а детей по миру не пущу. От своих слов я никогда не отказывался.

Петр Николаевич молчал.

Во дворе снова появилась Маринка. Она стала кормить около амбара цыплят. Маленькие, еще не оперившиеся, желтенькие, с пестрыми шейками цыплята, попискивая, жались вокруг неглубокой деревянной чашки и тыкали острые клювы в разваренное пшено. Из дому вышел Кодар; помахав Петру Николаевичу рукой, он исчез за воротами. Маринка обернулась и проводила его глазами. Это не укрылось от зоркого взгляда Матвея Никитича.

На крыльце несколько раз показывалась и Анна Степановна. Она знаками подзывала к себе дочь и что-то шепотом ей говорила, но к свату так и не вышла.

– Да ладно, мама… Я же сказала, – отмахивалась Маринка.

Матвей Никитич, размахивая толстой с красным, из таволги, черенком плетью, говорил Петру Николаевичу:

– Вот сейчас пойду и этого рыжего черта за глотку возьму!

– Трудновато будет, Матвей Никитич, – сдержанно возражал Петр Николаевич. – Они, говорят, золото лопатой гребут.

– Должен он меня в кумпанию взять, ежели на нем крест есть! – кипятился Буянов.

– Крест мы все носим, а при случае готовы один другого на гайтане повесить, – сказал Петр Николаевич.

– Вот, вот! Не надо далеко за примером ходить… Разорил, ограбил… У всех, как говорится, своя рубашка ближе к телу, – продолжал Буянов сумбурно и гневно.

Медленно, словно крадучись, пряча под кофточкой руки, подошла Маринка и остановилась позади отца. Сквозь густую листву вяза блеснул солнечный луч и осветил взволнованное лицо девушки.

– Вот и наша красавица пожаловала, – изменившимся голосом проговорил Матвей Никитич. – Обещал я тебе женишка привезти, да не вышло… Придется маленько потерпеть, отложим до другого разочка…

– Ничего не будет этого, дядя Матвей, – тихо сказала Маринка. Она чувствовала, как лицо ее, уши, шея облились пламенем румянца. Выдернув из-под кофточки руку с сафьяновой коробочкой, она осторожно положила ее на колени Матвея Никитича и, наклонив голову, убежала.

Буянов покачнулся, словно от удара, и едва удержался на скамье. Коробочка соскользнула с колен, упала на землю.

– Что же это такое, Петр Николаевич? – оправившись, грозно спросил Матвей Никитич.

– Ее дело, Матвей Никитич… Она невеста, как хочет…

Однако Буянов все понял иначе. Вскочив со скамьи, дергая всклокоченную бороду, стал ногами топтать коробку.

– Ясное дело! Значит, подороже сошелся, на золотцо променял! Хоть и пегий жених Степанов, зато мошна толста! Так вот отчего ты мне про гайтан плетешок плел… Купца Буянова, значит, и осрамить можно? Может, ты ее азиатам на коней давно променял, все время тут околачиваются… Меня же ограбили, обесчестили, да еще надсмехаетесь!