Александр Константинович Белов: Великий поход

Индра удержал буланых. Пустил их на короткий шаг и спрыгнул на ходу. Снося ногами песок. Обнаружив в его решимости что-то трагическое, что-то отчаянно достойное, но вместе с тем умопомрачительное и обречённое на гибель, Шачи последовала за мужем.

— Это должно произойти теперь, — говорил воин, раскупоривая баклажку. — У всего есть логика. Это должно произойти теперь.

— Что должно произойти теперь? — срывающимся голосом выспросила Шачи.

— Как ты не понимаешь, дальше — сатва. Это, — Индра кивнул в сторону реки, — рубеж обречённых. Я должен его перейти.

— Ты мне нужен живой, — вдруг закричала женщина, — нельзя всё время гоняться за призраком сверхчеловеческого. Тамас бесконечен.

— Индрани сказала бы по-другому, — вздохнул Индра. — Может быть, в ней меньше реальности. Но нужна ли герою всегда только реальная подруга? А, Шачи?

Тамас бесконечен так же, как бесконечен Герой. Пойми! В этом смысл. Победить — значит стать богом. Дай мне не упустить эту возможность!

— Почему ты уверен, что этого вообще можно достичь?

— Потому, — тихо сказал воин, — что передо мной последний и самый главный символ тамаса — Змей. Или первый — смотря откуда считать.

Он зашагал быстрее, прихлёбывая на ходу отвратительную на вкус сому. Шачи осталась стоять на берегу, неизмеримо далёкая от этого человека. И самая близкая ему из всех живых существ на Земле.

Чувствуя приближение четвёртой силы — дхи, Индра вдруг подумал, что не выбрал для боя воплощения. Человек здесь — ничто. Другое дело-бог в человеке. Такое могла принести только дхи, вызываемая сомой.

Кто же теперь противостоял змею? Агни? Нет. Индра вспомнил Атитхигву. Парджанья?.. Нет, пустота. Рудра? Ну конечно, Рудра!.. Нет, опять пустота.

Индра сжимал палицу до боли в суставах. Прямо перед ним, всего шагах в десяти, лежала тяжёлая, неподвижная анаконда. В любой момент её плоская голова, напоминавшая давильный камень, могла метнуться на незваного гостя.

Сома зашумела у воина в ушах. Кто-то величественный и неторопливый распахнул ему душу:

— Я — Варуна! Я тот, кто в три шага охватывает Вселенную, подчиняя её триединству мирового закона. Боги отвернулись от тебя, считая эту встречу — стычкой двух хищников в борьбе за территорию. Но я думаю по-другому. Ты и змей — лучший символ противоборства. Нужна ли здесь победа? Нет. Победа одного означает поражение другого и, значит, заводит его жизненную суть в тупик. Но вы — вечный символ противоборства. Мир живёт до тех пор, пока вы движетесь навстречу друг другу…

Индра не дослушал. Он повернул свою волю против говорившего, и Варуна, подчиняясь этому натиску, направил молниеносный удар палицы.

— Меня устраивает только этот символ, запомни, — сказал Индра своему вдохновению над убитой им анакондой. — Демона можно и сразить и развеять. Меня — нет. Меня можно уничтожить, но победить — никогда!

— Как хорошо, что вы нашлись! — возбуждённо заговорил я, обнаружив в степи пропавшего было товарища. — Представьте себе, я всё видел.

— Что видели?

— Всё. И про змея, и про того, кто коня Индре привёл. С таким трудным именем: Дадх… Дад… Нет, для русского человека непроизносимо.

— Да, — кивнул он, — но из истории, как и из песни, слова не выкинешь! Такие странные имена. А ведь мы говорим с ними на одном языке.

— Как удивительно, что я всё это видел…

— Не забудьте — глазами профессора-ариолога, — подсказал мой спутник, стоя возле двери подъезда картинного особняка в Спасоналивковском переулке.

— Неважно, главное — что видел. Другие-то не видят никак.

февраль — декабрь 1999 г.

Варна (сословие) определяла каждой из социальных групп обязательное ношение символического цвета. Согласно мнению виднейшего ариософа советской школы Н.Р.Гусевой (с ссылкой на известного исследователя Ф. Макса Мюллера), три первых сословия носили разные цвета: чёрные шкуры — брахманы, оленьи — кшатрии, козьи — вайши. Нам представляется, что подобная палитра — явное заблуждение. Во-первых, в Ригведе нигде нет упоминания об именно такой «цветности» арийцев, во-вторых, жреческое сословие арио-европейских народов Европы всегда традиционно использовало белый цвет, считая чёрный — символом демонизма и зла, и наконец в-третьих, шкуры воинов-кшатриев и вольных общинников-вайшей вовсе не отражают, по версии Н.Р.Гусевой, какой бы то ни было культовой цветности, тогда как подлинным цветом воинского сословия был красный, а вайши известны ещё под эпитетом «пёстрые», что весьма убедительно свидетельствует об их цветовом пристрастии. О красном цвете воинов-всадников, на примере марутов, говорит Ригведа: «Эти рудры со своими людьми, словно в алом… Они приобрели очень нарядный цвет, благодаря своему слиянию со скаковым конём» (РВ, II, 13). Цвета Ф.М. Мюллера типичны больше для североиндийских потомков ариев, чем для самих арийцев ранней европейской оседлости и последующего периода миграций.