Александр Константинович Белов - Мужские рассказы

Никто так не умеет справлять гороховую бабу, как Матюша Н.Дубинец. Он сводит гречушное масло с гороховой смоквой, отчего та смягчается и очень потребна вкусу. Потом, когда её хлебные телеса разопрёт в земляной печи и они начнут вздьасать горячим сдобным пахлом с добавками аниса, душицы, чабреца, мяты и ещё бог весть чего, Матюша берёт бабу на рушники и подаёт её с мочёными яблоками и квасом.

Нет, что ни говори, а по гороховой бабе Матюша превосходит любого кухаря. Всегда перед ратным сбором он угощает нас бабой. Так уж повелось. Не помню, когда этому был положен почин, но дорога в Матюшино село нами хорошо изучена. Потом мы едем в Суздаль. А пока мы гостюем на Матюшиных хлебах. День — другой, не больше. Поедошники мы славные, уговаривать нас не надо. Но хозяин сам не ест, так, только для вида крохи трогает. Кто поесть любит, а кто и краюхой поделиться.

Добро, славный вечер! Солнце полощется в Клязьме, рассыпаясь по ней скатным жемчугом. Где-то в затоне, под ивами, плеснёт рыбёха, хватая сонную мушигу, и смолкнет вода, и на душе спокойно и уладисто. Усидев хозяйский пирог, мы идём на реку. Данило затягивает песню:

Песня берётся разливисто, голосиво. Уходит за тот берег, на долину. Фёдор Куница подтягивает:

Ветлы окунулись в реку длинными спутанными рукавами. Терёша негромко бранится с конюшими. Это его любимое дело. Бранится без причины, просто так. Конца нет песне. Будто уже и лес подпевает на той стороне, и ещё кто-то. А душу берёт покой. Кажется, вот так бы вдохнул в себя всю эту ширь неоглядную, разлётную, от края до края. С её ходкими травами, с дальними лесными притайками, с холмами, что вознеслись над рекой… Последний вечер. Как он на душу-то ложится!

В траве маялся ветерок. Был первый час по восходу. Кони шли лугом, вороша ногами траву. На лугу трава поёт. Тихо, но различимо. Можно долго слушать, ничем себя не тревожа. За этим лугом разворачивался другой. Потом ещё один. И ещё. И дальше. Только где-то далеко-далеко тянутся крадью кучеватые лесочки. И небо встало стеной в снежном сиянии застывших облаков. Прямо перед нами.

Я отдал коню поводья, и мой ходун-непоимок заволновался. У каждого коня свой норов. Этот очень несладистый. Потому и зовётся непоимком. И терпеть он не может, когда его обходят другие. Бес в него вселяется. Потому, когда все идут в шаг, он начинает рысить и рваться вперёд. Чтобы вести за собой всю эту чалую, пегую да каурую конную братию.

На траве мы коней не торопим. Шаг у них спутан и посажен. Кони идут в силу. А трава к тому же ещё и полегла.

Луговина медленно затягивает всадников. Уводит в самую глубину зелёного разлива. Вот траву с шумом раскидывает ветер. Он несётся вперёд, отворачивает в сторону, задевая подолом белые головки цветов, возвращается к нам, — и всё зелёное половодье начинает ходить и шумотно волноваться. Мне кажется, что я вижу его прозрачный хвост. Никогда не думал, что можно увидеть ветер. Нет, не его творения в небе и на земле, а его самого. Вот он провисает, теряя силу, и падает на траву. В том месте трава придавлена и подмята. Ветер притаился, забравшись под мурашистый травяной бок. Должно быть, нас ждёт. Сейчас мы доедем до него и он освежит наши сонные головы.

И тут вдруг на луговине появляется странный образ. Он встаёт в том месте, где только что распластался ветер. Сперва я не понимаю, что это. Но дальше мои глаза отчётливо видят воздушного всадника. Такого лепного, живого, только что — бестелесного.

Дымник — обманец! Они часто бродят по лугам, мороча косарей и ходоков. Особенно, когда солнце на утреннем пригреве начинает подсушивать траву. Издали его вполне можно принять за человека.

— Эй, смотри! — кричу нашим, указывая рукой вперёд.

— Чего? — не понимает Данило Хвощ.

— Ну смотри, смотри!

— Да чего смотреть-то?

— Что, правда не видишь?

— Чего вы там углядели? — любопытствует издали Матюша Дубинец. — Ничего там нет.

— Дымник!

Голос у меня почему-то сел.

Фёдор Куница, прикрываясь от солнца ла,цонью, смотрит на моё видение.

— Давай, гляди лучше, — воркует Терёша, — да нам сказывай, кого углядишь.

— Никого нет! — уверенно заявляет Фёдор Куница.