Александр Константинович Белов: Гривна Святовита

Брагода утвердительно кивнул:

— Я разделяю с тобой этот путь.

Искор конечно же и не помышлял вымаливать у богов головы молодых воинов. Напротив, он боялся, что боги разгневаются на него за хитрость и придумают какую-нибудь кару.

Кнез освободил своего угрюмого тельника, успевшего к тому времени уже переползти в подклеть, сдержал его пыл.

— Подожди, время твоей мести еще не пришло. Слушай меня внимательно, Годемал. Ты быстро, как только сможешь, поскачешь на полночь, и там на дороге встретишь их. Они не удолжны уйти, Годемал. Ты понял? Могучий страж риксовых покоев свирепо оскалился и молча кивнул в знак согласия.

Утро обжигало лица шагавших воинов стоялым холодком. Брагода молчал. В нем сошлись разом гордыня и покорность, уверенность в себе и червоточина гнетущего сомнения. Бужата же наслаждался живительными соками наступающего дня. Он жмурился, подставляя лицо солнцу, и незаметно улыбался. Полученные воинами раны заставили их сначала завернуть в лесную хижину старого Хората, а уж потом отправиться к Арконе.

Колдуна они застали склонившимся над жертвенными камнями, от которых тянулась вверх тонкая змейка дыма.

— Чу-Чурило, стар-перестар! Ты ходи-ходи похаживай, ты води-води поваживай, ты сади-сади посаживай да от нас отваживай!

Он негромко твердил заговор, мерно покачиваясь в такт словам. Заметив присутствие воинов, Хорат поспешно поднялся.

Брагода всматривался в его глаза, обесцвеченные старостью, и вдруг почувствовал в себе почти ребяческое озорство.

— Скажи, отец, почему люди, гоняясь за мелкой дичиной, не видят перед собой крупного зверя?

— Люди берут то, что им по силам. Каков охотник — такова и добыча.

Хорат водил тонким пальцем вдоль пораженной руки борсека, ища в ней русло «солнечной реки». Находя крупные преграды-валуны, вставшие поперек ее потока, он разглаживал их легким прикосновением пальцев.

— У людей нельзя отнимать их заблуждения. Это все равно что отобрать игрушку у ребенка. Пусть они перерастут их сами.

— Потому ты и не зовешь к богам всех подряд?

— Конечно! Разве б ты стал на лук вместо тетивы натягивать свой тонкий волос?

— Так-то оно так. Но вот явились инородцы со своей верой и…

— И народ им поверил? Нет, люди пойдут не за их верой, а за чудесами, которые никто не видел. Люди хотят чудес. Так хотят, что начинают в них веровать. И потом, почему ты думаешь, что все должны знать дорогу к богам? Нет. Чем ближе к богу, тем меньше посвященных в его дела. Для всех — храм, для избранных — бог!

— Разве это не одно и то же?

— Храм — лишь идол бога. Храм слишком много говорит о боге, а ведь познание истины накладывают печать на уста.

Брагода усомнился:

— Разве человек не подобен сосуду? Чем больше через него перетекает, тем свежее содержимое.

— Да, но будешь ли ты лить воду в переполненный сосуд?! Ты прав, истина как вода — вечно течет, вечно движется. Отого у нас и нет священных текстов, как у греков. Истина — в Слове! И все-таки знающий истину молчит, ибо истина — язык богов, а не людей. Вот Ис Ус 11говорит, что всех накормит одним хлебом. Это значит, что он всем даст одну истину. Не даст! Одной для всех истины нет… Утреннее солнце говорит, что нужно светить, поднимаясь над землей, дневное — что нужно светить сверху, вечернее — что опускаясь в царство тьмы. Так в чем же истина? Все это — свет солнца, да только он все время разный…

Бужата, прислушивающийся к их разговору, подсел поближе.

— Нынче ночью один славный воин понял, что нельзя доверяться очевидной истине, — сказал он и многозначительно коснулся своей раны на щеке. — Но потом он забыл об этом и едва не поплатился жизнью.

Борсек насупился, и Бужата понял: вряд ли стоило еще раз напоминать ему об этом поражении.

Днем Бужата решил сходить в Турьево городище, где у земляного вала на закатной стороне осели наезжие купчины и вели торги. Брагода высказал было по этому поводу беспокойство, но Бужата только улыбнулся в ответ. Ничем не пронимаемая его самоуверенность начала цеплять борсека за живое. Он подошел к Бужате и протянул пригоршню серебра.

— Вот возьми, хотя ими и не откупишься от кнезовой стрелы…

Приученный к особому порядку боя, порядку, без которого борсек давно бы распрощался с жизнью, Брагода и мир сводил к четким, различным и неизменным устоям. Брагода знал, что рано или поздно ночной разлад с Искором как-то напомнит о себе. Но возвращаться в логово зверя сейчас, по-живому, было неразумно. И не то чтобы борсек боялся за своего товарища, нет. Просто такого быть не должно!