Юрий Галинский - Андрей Рублев

– Пошто ж Борис Костянтинович гречину отказал? – полюбопытствовал Грикша у Прохора.

– Не любо князю нашенскому, как Феофан пишет.

– А что же оно так? – допытывался тот. – Слыхал я, что гречин вельми искусен.

– Сказывал князь, что уж больно страшно тем в нижегородских церквах расписано. Не любо ему, хочет по-старому. Проведал, что ваша дружина в Володимире, от и зовет.

Братчики засомневались, дело к осени…

– Да и неспокойно, то татары, то болгары и мордва озоруют, – вздохнул кто-то.

– Еще чего недоброго, новгородские ушкуйники набегут, – добавил другой.

– Нет, они уж много лет как притихли, – бросил братчик помоложе.

– Чуяли мы, что Тохтамыш-царь Нижний Борису отдал, а Семену токмо Суждаль оставил? Так оно? – спросил Грикша.

– Так, – кивнул Прохор. – А Василя Кирдяпу-то хан до сей поры в Сарае держит.

– Еще лучше было б, ежели бы обоих христопродавцев удавил! – в сердцах бросил помощник старшого, потерявший в Москве семью во время нашествия Тохтамыша.

Молодые братчики, в том числе Андрейка и Данилка, хотели бы увидеть живописание Феофана в Нижнем. До него от Городца совсем недалеко было. Они настроились податься туда, но большинство дружины не хотело идти работать к князю Борису. Ходила молва, что он скуп и крут. Все же, может, и направились бы в Нижний, но тут из Горицкого монастыря, что расположен был близ Переславля-Залесского, явился посланец от игумена. Он стал звать Грикшиных братчиков обновить иконостас и росписи в церкви обители, которую ограбили ордынцы Тохтамыша, и это все решило.

В день Фрола и Лавра, тринадцатого августа, когда повсюду на Руси крестьяне заканчивали посев озимой ржи, дружина живописцев, покинув Владимир, зашагала по дороге, ведущей в Переяславль.

Через несколько дней дружина иконописцев добралась до Переславля-Залесского, основанного великим князем Киевским Юрием Долгоруким на пять лет позже, чем Москва. Расположенный у устья реки Трубеж город, взбегая на высокие холмы, раскинулся на берегу Плещеева озера. Здесь находились две обители – древняя Никитская и построенный при Иване Калите Горицкий монастырь, куда направлялись братчики.

В Горицкой обители стояла большая, без единого гвоздя, деревянная церковь. Время и нашествие орд Тохтамыша, которые хоть и не сожгли храм, но ограбили его, послужили причиной того, что надо было обновить росписи на стенах и воссоздать иконостас.

Работа у братчиков, приноровившихся друг к другу во время совместных трудов, шла споро и быстро. Грикша рассчитывал за месяц-другой закончить все. Андрейка и Данилка уже мало в чем уступали другим мастерам, и, хотя старшой пока давал им писать только иконы попроще, они творили их от начала до конца, и даже лики святых.

Как повсюду, парни искали и здесь своих радонежских подружек, но все никак не могли найти их. Вскоре Данилке надоело ходить по дворам и толкаться на торжище, выпытывая у переяславцев, не знают ли они что о девках, но Андрейка упорствовал и продолжал поиски один.

«Не могу забыть Верку, сердце щемит, как о ней вспомню», – вздыхал парень. Он, потерявший во время Тохтамышева нашествия всех родных, никак не мог примириться с судьбой, разлучившей его с первой любовью. «Всякая любовь к матушке ли, тяте, к брату или к женке – от Бога! Не можно ее забыть! – думал он, глядя на раскинувшийся перед ним Переяславль. – Град, Божий храм можно отстроить, только человека убиенного не воротишь. Пока же знаешь, что он жив, надо искать…»

С Горицкого холма город проглядывался как на ладони. Его окружал земляной вал. До нашествия Тохтамыша на нем высились деревянные стены и башни. Сейчас укрепления были разрушены, повсюду густо росли трава и бурьян. Город только начинал восстанавливаться. Неподалеку от главных ворот Переяславля высился, весь в лесах, белокаменный собор Святого Спаса. Низко над городом и озером с пронзительными криками летали чайки, в безоблачном голубом небе, высматривая добычу, парили коршуны и ястребы.

Было теплое и погожее воскресенье. Андрейка, весь в своих думах, брел куда глаза глядят. За Никитской обителью увидел поросший густыми кустами и высокой травой земляной вал старинного городка, Клещина. От построек его почти ничего не осталось – что растащили монахи на дрова, что сгнило и обвалилось. Парень спустился с косогора вниз к берегу Плещеева озера. В прозрачной мелкой воде резвились на солнце стайки ряпушек и красноперок.