Милий Езерский - Марий и Сулла. Книга первая

Рабы молчали.

— Друзья, вы знаете: я претор, римский магистрат, а кем я был раньше? Батраком. Со мной обращались плохо, а я терпел… Сколько раз рука моя сжимала камень и нож, чтобы убить господина или виллика, сколько раз я готов был поджечь виллу, возмутить угнетенных людей, разгромить всё! Но я понимал, что такой бунт подавили бы, рабов распяли, а меня, свободнорожденного, убили… Поэтому я решил ждать.

Он хмуро усмехнулся — черны усы и борода зашевелились.

— А теперь выпьем за второе царство Сатурна.

— За твое здоровье! — кричали рабы. — Будь нашим вождем! Веди нас против…

— Тише! — перебил Марий. — О таких делах нужно молчать. Когда наступит время, я покажу вам пилеи!

Радостные восклицания огласили атриум. Окружив Мария, рабы жали и целовали ему руки, а невольницы бросали на него признательные взгляды забитых женщин, которым неожиданно обещана хорошая жизнь, благополучие, брак и материнство.

Когда пиршество кончилось и рабы разошлись, Марий прошел в таблинум и сел у стола.

Вспомнил свой трибунат, торговые спекуляции совместно с всадниками, которые не брезгали мошенничеством, подкупами и обманом, а он, Марий, бросался с невероятной жадностью от одной подозрительной сделки к другой, наживался, отдавал свои деньги в рост хитрым грекам-менялам и ссужал под огромные проценты беднякам, не заботясь, что это незаконно и безнравственно.

«А ведь я, как паук, сосал кровь плебеев», — подумал он, и ему стало не по себе. Но он тотчас же успокоился, вспомнив, что все так поступают, даже народные трибуны. И вдруг мысль о Сатурновом царстве смутила его: «Кто же поведет голодные толпы и угнетенных рабов? Я?.. Но я стремлюсь к обогащению и не хочу враждовать с всесильной знатью…»

Мысли теснились: кругом него волновалась толпа, объятая горячкой обогащения; он видел, что деньги — всё, и еще больше убедился в этом, когда приобрел крупные участки земли, чтобы получить право занимать высшие должности, когда золото помогло ему добиться магистратуры. А теперь?

Новая мысль родилась в голове: Юлия! Она богата (по наведенным справкам это была невеста с большим приданым), и он увеличит свое состояние, женившись на ней. С Цезарями он сблизился, хитро поддакивал Авлу и Сексту, горой стоял за Гракхов. Обстоятельства благоприятствовали ему.

И за два дня до Сатурналий Марий сделал Юлии предложение через дядю. Ждал ответа от нее после праздников.

Авл Юлий Цезарь был без ума от Мария с самого начала знакомства.

Узнав о его желании жениться, дядя отослал малолетних племянниц из атриума и сказал Юлии:

— Прекраснейший и способнейший человек этот Марий. Он будет великим полководцем и государственным деятелем. Тогда справедливость обеспечена в Италии и народ добьется счастливой жизни.

Племянница молчала. Марий нравился ей как магистрат, но не как мужчина; он внушал ей, пятнадцатилетней девушке, отвращение мохнатыми руками, бородой, дикими глазами.

Вспомнила о Сулле; к нему она испытывала непонятное влечение.

Он снился ей, стоял перед глазами, а когда она встретилась с ним на пиру у Метеллов, весь вечер была как бы в бреду, не понимала слов дяди… А на следующий день к ним пришел Марий и стал бывать каждый день. Она привыкала к нему с трудом. Несколько раз он пытался заговорить с ней, но речи его не были изящны, он часто запинался (у него не хватало слов для выражения мыслей), и когда она однажды что-то сказала по-гречески, нахмурился:

— Прошу тебя, благородная римлянка, не говори со мной на варварском наречии. Я люблю только латинский язык…

— Разве ты не учился по-гречески? — удивилась она.

— Нет, я плебей. Некогда было батраку из страны вольсков читать «Илиаду» или «Одиссею».

Накануне Сатурналий Авл Цезарь вошел в атриум, где Юлия занималась тканьем, и, повелев рабыням удалиться, сказал:

— Юлия, ты уже невеста. Не пора ли подумать о за мужестве?

Краска залила ее лицо и шею до плеч.

— Тебя желает взять в жены прекраснейшей души и благородных порывов человек.

Она молчала, догадываясь.

— Дядя Авл, я подожду замуж, — пролепетала она, стараясь скрыть слезы, выступившие на глазах.

— Разве я принуждаю?! — мягко возразил Цезарь. — Обдумай здраво, не торопясь. Марий — орел высокого полета, он честолюбив, и имя его, если угодно будет богам, прогремит по всеми миру, как имена Фабиев, Сципионов, Метеллов. Испанские прорицатели предсказали ему знаменитую будущность…

Цезарь вышел, напевая греческую песенку.