Артамонов Иванович - КУДЕЯР

«Господи, да как же я без него буду?» — не раз приходило в голову.

Вот этой рукой ласково прижимал он её к своей груди, такой верной, надёжной. Ульяна расстегнула рубаху, нежно провела по груди мужа. Каждая чёрточка на его лице была ей мила и дорога. Слёзы проступили на глазах, и всё стало расплывчатым, неясным. Но что это? Ульяна смахнула слёзы. Господи, да он же смотрит на неё!

— Афонюшка, ты жив, любый мой?

— Какой ноне день? — голос прозвучал еле слышно.

— Господи, да разве я ведаю то! Дети, отец спрашивает, какой ноне день, а я, дура, обо всём на свете позабыла.

— Седни Мартын-лисогон [12] 14 апреля. ,- пробасил Якимка.

— Выходит, четыре дня я проспал. Сейчас встану…

— Лежи, лежи, Афонюшка, нельзя тебе подыматься, беда приключится.

— Ноне вороний праздник — ворон купает своих детишек и отпускает их в раздел, на особое семейное житье, — Афоня говорил тихо, медленно.

— Всякому ворону каркать на свою голову! — из глаз Ульяны лились слёзы, лицо сияло от счастья. — Говори, говори, любый мой, так приятен мне твой голос!

— У нас, в Ростове, крестьяне сказывали, будто ноне лисы переселяются из старых нор в новые.

— А я слышала, будто в этот день на лис курячья слепота нападает.

— Ты бы не томила его разговорами-то, — тронула за плечо Авдотья, — Афонюшке покой надобен.

Скрипнула дверь, вошла знахарка Устинья. — Слышу, заговорил твой мужик.

— Заговорил, матушка, дай Бог тебе здоровьица.

— Ну тогда выживет он. Крепким мужик твой оказался, столько крови потерял, а выжил.

На Антипа-водопола [13] 11 апреля. Андрюшка Курбский явился в великокняжеский дворец. На цыпочках прошёл в тот конец, где была книгохранительница. За дверью слышался оживлённый разговор юного великого князя с книгчием [14] Книгчий — книжник, учёный человек, знаток и толкователь Священного писания, законов, правил религиозно-нравственного характера. Киром Софронием Постником.

— А вот сия книжица, именуемая Месяцесловом, написана ещё в конце прошлого века Иоанном Дамаскиным. В ней сказывает он о месяцах года.

— А это что за человек тут виден?

— Сей человек с серпом в руках — жнец, он знаменует собой красный месяц июний.

— А мне любы сказки купца Афоньки Никитина «Хожение за три моря», ибо в них есть много диковинного. Вот она, эта книжица: «И тут есть индийская страна, и люди ходят все наги… А детей у них много, а мужики и жёнки все наги, а все чёрные: я куда хожу, ино за мною людей много, да и дивуются белому человеку…» А люди там ездят на слонах.

— Многие страны повидал Афанасий, но ни одна из них не сравнится с Русью Великой. О, светло-светлая и красно-украшенная земля Русская! Многими красотами удивляешь ты! Озёрами многими удивляешь ты, реками и источниками местночтимыми, горами крутыми, холмами высокими, дубравами чистыми, полями дивными, зверьми различными, птицами бесчисленными, городами великими, сёлами дивными, — всего ты преисполнена, земля Русская! И ещё писано Афанасием: со мною нет ничего, никакой книги, а те книги, которые я взял с собой с Руси, пограбили.

Андрюшке очень хочется заглянуть в книгохранительницу, подержать в руках книжицы, посмотреть изображённые в них картинки, но он не решается зайти в палату и лишь переминается с ноги на ногу.

Наконец дубовые резные двери распахнулись. Первым выпорхнул Ваня. Следом степенно шёл благообразный старец с длинной узкой бородой, одетый в чёрную рясу.

— Книжная премудрость возвышает человека, — продолжал Кир Софроний Постник, — книга-память людская, а благодаря этой памяти вечно будет жить Русь-матушка. Слышь, Иван Васильевич, что старец псковского Елизарова монастыря Филофей твоему отцу, покойному Василию Ивановичу, писал: «Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвёртому не быти». Так ты, славный Иван Васильевич, поступай так, чтобы людям было мило, и тогда люди запомнят твоё имя, занесут его в книги, и будет оно знаменито во веки веков.

Мальчику любы были эти слова, он внимательно слушал книгчия.

— А ты кто будешь? — спросил тот низко склонившегося перед ним отрока.

— Андрей Курбский, сын Михайлович.

— Славный, славный внук у боярина Тучкова. Довольно на этом книжной премудрости, ступайте порезвитесь.

— Айда на боярскую площадку?

— Пошли.

Ребята выскочили на Красное крыльцо, сбежали по ступенькам и отправились на боярскую площадку, хорошо просохшую и утоптанную. Это было любимое место детворы, жившей во дворце. Здесь затевали они свои резвые игры, на Пасху катали яйца, боролись и вели задушевные беседы. Однако сейчас на боярской площадке никого не было, и ребята на ней не задержались.