Явдат Ильясов - Тропа гнева

Правда, не всем выпала счастливая доля. Из ста тысяч человек, выступивших из Марга, к благодатным горам, где сметливые арабы отыскали воду, дошла всего половина, причем около двадцати тысяч оставшихся в живых воинов едва ли было пригодно для боя.

Зашло солнце. Войско, выставив дозоры отдыхало у колодцев. Люди пили, не уставая. Распухали животы, влага шла обратно, а воины все пили, лакая воду, как собаки.

— Жалкие твари, — выругался Отанес. — Что будет, если нагрянут саки?

— Вся надежда на моих лучников и на греков, — сказал Сулейман Эль-Кувейра. — Эй, Коэс, Мандрокл, Скилак! Скажите своим гоплитам, чтобы не спали.

Ночь густела. Нависла плотная духота. Откуда-то поплыли грозовые тучи. Звезды исчезли. Небо затянуло сплошным черным пологом. Отанес, Коэс и Сулейман стояли на вершине холма и до боли в глазах глядели в темноту.

— Сердце говорит: плохо нам будет, — прошептал Отанес тревожно.

— Не пугай, — поежился шейх Сулейман. — И так нехорошо вокруг.

— Нас что-то окружает, — просипел грек.

— Что окружает? Темнота, больше ничего.

— Нет, послушайте! Они идут…

— Кто?!

Коэс умолк, не смея произнести страшное слово. Полководцы с напряжением слушали дыхание ночи, но ни звука не долетало из пустыни. Однако люди чувствовали, что вокруг них движется нечто огромное и грозное.

— Смотрите! — вскричал вдруг эллин.

В пустыне вспыхнул огонек.

— Факел, — содрогнулся Отанес.

— А вот еще, на другой стороне!

— И еще!

— И еще!

Пустыню и горы разом озарили тысячи факелов. Они обложили стан персов плотным огненным кругом, и круг этот быстро сужался.

— Трубачи! — заголосил Отанес, бегая по горе. — Тревога! Тревога!..

Тысячи огненных стрел прочертили небо. Стрелы падали на персов сплошным косым дождем. Их было так много, словно массагеты вырубили и оперили до последнего стебля все тростники, растущие на берегах Аранхи. Вокруг персов вспыхнула сухая трава. Черные фигуры воинов метались между кострами, хорошо видные массагетам, скрытым во мраке. Проливая потоки крови, отчаянно отбивая атаки массагетов, войско тесно окружило холм — единственную надежду на спасение.

Разметав отряды врага ураганом стрел, массагеты исчезли в темноте.

— Ну, что еще? — бешено крикнул Датис, рывком распахнув полог шатра, в котором притаился «владыка мира». — Останемся в этой стране, чтобы взять ее в наши руки, или пусть уж она живет «сама по себе»?

Дарий поглядел на полководца глазами затравленного тигра. «Гиена! — с горечью подумал он. — И на тебя я опирался как на брата! Вот когда ты показал свои клыки. На плаху предателя!» Царь повернул голову к выходу, чтобы крикнуть «бессмертных», но сдержался. Сейчас не время для раздоров. Если «бессмертные» лишат жизни Датиса, его конники взбунтуются и уничтожат Дария.

— Смейся, наглец, — вяло пробормотал царь и шепотом добавил: — Доберемся до Персеполя, и я сверну тебе шею!

Добраться по Персеполя… Удастся ли это? При мысли о своей супруге Атоссе, о детях Ксерксе и Масисте, которых, не дай того бог, он, быть может, уже никогда не увидит, владыка мира едва не завыл от горя.

— Мудрое решение, — злорадно усмехнулся Датис. Он снова думал об Оройте.

— Где Гобрия, Оганес, Мегабаз? Где Коэс? Зови всех! Бросайте раненых! Отберите самых выносливых коней, других забейте на мясо. Главное — воды запасите, по три меха воды на каждого человека!

После полуночи отряд из двадцати тысяч персов, мидян, греков и ассирийцев тайком ушел на запад. Позади долго звучали крики покинутых воинов. Люди призывали кару богов на голову Дария и убивали себя ударами кинжалов.

Два фракийца покинули колодцы и отыскали по кострам стан Сохраба. Дрожа от страха, они шли между шатрами и твердили, как во сне: «Сын Гистаспа бежал, сын Гистаспа бежал». Саки не понимали их слов, что-то грозно кричали на своем языке и грубо толкали наемников. Хотя было уже поздно, массагеты не спали. Их радовал успех. От шума, говора и веселых возгласов стан походил на торжище. Особенное оживление царило у крутого холма, расположенного в середине лагеря. Тут ярко пылали кучи хвороста, и фракийцы увидели на вершине бугра сверкающее лезвие огромного железного меча, врытого в землю вверх острием. У подножия холма стояли на коленях какие-то люди. Фракийцы узнали в них персов. Кочевник сак быстрыми взмахами ножа перерезал пленникам глотки. Массагеты совершала жертвоприношение богу войны. От этого зрелища у одного из фракийцев отнялся язык. Второй, опустив голову, безостановочно повторял: