Кристофер Хибберт - Королева Виктория

Они выехали на следующее утро. Поездка была удачной. Принцесса посетила музыкальный фестиваль в Йорке, где прослушала исполнение духовной композиции «Мессия». Она во всеуслышание признала ее «очень интересной», однако про себя назвала эту музыку слишком «тяжелой и утомительной». Впрочем, она никогда не разделяла увлечения своего деда Георга III музыкальными произведениями Генделя. Ни больше нравилась «современная итальянская музыкальная школа», которую она считала намного лучше.

Кроме того, она долго наслаждалась общением с престарелым архиепископом Харкортом, давним другом ее деда и очаровательным собеседником [6].

Они вместе ходили на скачки, побывали в семейной усыпальнице герцога Ратленда в Бейволне, а потом отправились в Восточную Англию, где нанесли визит графу и графине Лестер в Холкхэм-Холле. Принцесса тогда так устала, что чуть было не уснула за обеденным столом. После этого они поехали к герцогу Графтону в обветшавший Юсгон-Холл, а после него отправились в Бургли-Хаус в гости к маркизу Экстеру. Открыв первым танцем торжественный балл, посвященный дорогим гостям, принцесса почувствовала себя неважно, у нее «ужасно разболелась голова», И она отправилась спать после первого же танца.

«Как я счастлива, что эта поездка наконец-то завершилась, — записала принцесса в дневнике после окончания тура. — Конечно, мне очень понравились отдельные места, но я чрезвычайно устала от слишком длительных переездов и от постоянных встреч с толпами народа. Мы не можем позволить себе роскошь путешествовать, как другие люди, спокойно и беззаботно».

Во время этой поездки принцесса чувствовала себя не очень хорошо и даже потеряла аппетит. Все предупреждения ее дядюшки Леопольда по поводу того, что «его маленькая принцесса ест слишком много и слишком быстро», сейчас стали неактуальными и полностью утратили свое значение. Впрочем, как и постоянные упреки «дорогой сестрички» Феодоры, которая тоже часто напоминала, что Виктория ест слишком поспешно и к тому же совершенно явно злоупотребляет солью, обильно посыпая ею мясные блюда.

Теперь одна только мысль о еде вызывает у нее приступ тошноты. Кроме того, она стала нередко жаловаться на головную боль, на боль в спине, горле, на бессонницу, на постоянную усталость и невыносимое безразличие ко всему происходящему. «Когда приезжаешь в какое-нибудь аристократическое место, — писала она в дневнике, — нужно быть одетым к обеду, и я, соответственно, уже не могу как следует отдохнуть».

«Не будет ничего хорошего, если империей станет править совершенно неопытная девушка восемнадцати лет отроду, которая к тому же сама только что освободилась от строгой родительской опеки».

Перспектива провести осенние каникулы в Рамсгейте никак не могла поднять настроение принцессы, даже несмотря на тот отрадный факт, что в отеле «Альбион» намеревался остановиться ее дядюшка Леопольд, которого она не видела более четырех лет [7].

«Каким счастьем было для меня броситься в объятия моего дорогого дядюшки, который всегда заменял мне отца и которого я очень любила, — отметила она в своем дневнике. — Я действительно относилась к нему как к отцу, всегда доверяла ему, любила и восхищалась им. Он был для меня самым лучшим и самым добрым наставником... Я так сильно любила его и доверяла ему больше, чем кому бы то ни было, — добавила она позже. — О, моя любовь к нему была чем-то похожа на благоговение перед ним. Он действительно был моим вторым отцом, а точнее сказать — моим единственным отцом, поскольку у меня просто-напросто нет другого отца».

Его юная жена королева Луиза, дочь Луи Филиппа, короля Франции, на которой он женился три года назад, когда ей было всего лишь двадцать лет, тоже была чрезвычайно добра и вела себя как «добрый ангел», играя с девочкой длинными осенними вечерами, восхищаясь ее чудными рисунками и не забывая присылать к ней своего лучшего парикмахера, который терпеливо приводил в порядок непокорные кудри. Кроме того, «добрый ангел» никогда не забывала присылать ей подарки из своего богатого гардероба, когда королева Луиза вернулась к себе домой.

Все же принцесса ощущала какое-то неясное беспокойство, и когда вернулась в Рамсгейт из Дувра, где попрощалась с королем Леопольдом и королевой Луизой, то жизнь показалась ей чрезвычайно скучной и тоскливой, и она стала истязать себя воспоминаниями и беспрестанными слезами. Принцесса действительно чувствовала себя «очень больной», и даже личный доктор герцогини Джеймс Кларк ничем не смог ей помочь. А герцогиня пришла к выводу, что недомогание ее дочери можно отнести на счет «детских капризов» и болезненного воображения баронессы Лецен. Что же до Конроя, то он вообще постоянно намекал на то, что это всего лишь детская мнительность, вызванная прежде всего ее неспособностью управлять своим поведением без постоянного участия со стороны матери. В один прекрасный день он решил воспользоваться этим недомоганием и попытался убедить подписать документ, в соответствии с которым он должен был получить полномочия в качестве ее личного секретаря, «Они (мама и Джон Конрой) попытались воспользоваться моей болезнью и получить от меня заверения в исполнении их желаний, — писала она в дневнике. — Я воспротивилась этому, несмотря на свое самочувствие и их необыкновенную настойчивость, а поддержала меня в этом лишь одна любимая Лецен».