Кристофер Хибберт - Королева Виктория

Вскоре после смерти принца Альберта в Лондоне была образована комиссия для обсуждения перспектив создания национального мемориала. После долгих размышлений и консультаций королева остановила свой выбор на готическом проекте Джорджа Гилберта Скотта, который был воплощен в жизнь в июле 1872 г. и получил название Мемориала Альберта. К тому времени принц Уэльский открыл в Кенсингтоне Королевский Альберт-Холл, посвященный развитию науки и искусства. А на территории Фрогмора, рядом с мавзолеем герцогини Кентской, был заложен фундамент королевской усыпальницы, где должен был быть похоронен прах принца Альберта, и где собиралась упокоиться сама королева Виктория. При этом королева вдохновлялась примером мавзолея Хоксмура в Касл-Ховарде, который она посетила еще во время визита в Йоркшир в 1850 г., а также готическим мавзолеем принцессы Шарлотты в Клэрмонте. Кроме того, королева неплохо знала семейный мавзолей в Кобурге, который она назвала в 1860 г. «прекрасным и веселым». По ее замыслу, мавзолей во Фрогморе должен быть таким же прекрасным, вдохновенным и украшенным внутри живописным орнаментом, выполненным в духе Рафаэля, которого принц Альберт считал величайшим художником всех времен и народов. Общая стоимость этого мемориала приближалась к 200 тысячам фунтов [40].

Этот мавзолей был построен год спустя после смерти принца Альберта по проекту его бывшего художественного советника профессора Людвига Грюнера и архитектора А. Хумберта. Он был освящен Сэмюэлом Уилберфорсом, епископом Оксфордским, который считал изображение скорбящей королевы и оставшихся без отца детей самым трогательным монументом из всех, которые ему доводилось видеть. На следующий день туда перенесли гроб с телом принца Альберта, а позже была доставлена надгробная плита из куска серого абердинского гранита работы Карло Марочетти.

Хотя королеве было всего сорок два года, но к ней пришла уверенность и даже появилась надежда на то, что скоро, возможно, даже через год, ее тело также будет помещено под своды сооруженного семейного мавзолея и она упокоится рядом с мужем. Она действительно много думала о близкой смерти и «этим занимала все свои помыслы».

Придворные королевы были крайне удивлены пессимистическими настроениями Виктории в первые годы ее вдовства и ее фатальной покорностью Божественной воле. Многим в то время казалось, что она делает все возможное, чтобы следовать совету покойного мужа и «воспринимать все так, как велел Господь». Именно поэтому она всегда старалась помнить, что «главная задача в жизни» заключается в том, чтобы «контролировать свои чувства». Сэр Чарльз Фиппс сообщал лорду Гладстону, тогда еще министру финансов, что «королева, несмотря на горе тяжелой утраты, прекрасно держит себя в руках и демонстрирует редчайшее самообладание». На следующий день Фиппс снова написал, что за исключением пароксизмов отчаяния королева «превосходно контролирует свои чувства» и по-прежнему преисполнена решимости «до конца исполнить свой долг перед страной».

В первые несколько дней после смерти мужа королева действительно безразлично подписывала какие-то бумаги и просматривала важные государственные документы. «Увы, — продолжал Фиппс, — похоже, что она просто не осознала еще постигшей ее утраты, а когда все поймет, то мне даже страшно подумать о том, что ее ожидает... Трудно сказать, что произойдет, когда она обнаружит, что рядом с ней нет того человека, на помощь и поддержку которого она полагалась в лучшие годы своей жизни?»

А когда королева действительно осознала всю горечь потери, на нее невозможно было смотреть. Казалось, что несчастье и одиночество лишили ее воли к жизни. «Она стала вникать во все подробности болезни мужа, — жаловался лорд Кларендон, — много говорила о том, как он выглядел после смерти... И всё это снова швыряло ее в новый пароксизм горя и отчаяния».

«Как я могу жить после того, как своими глазами увидела, что натворила? — спрашивала она у кронпринцессы со слезами на глазах. — Я, которая денно и нощно молила Бога, чтобы мы умерли вместе, в конце концов пережила его! Я, которая находилась в его нежных объятиях, и благословляла каждый день своего счастья в те священные ночные часы, и была абсолютно уверена, что ничто на свете не разлучит нас! Я ощущала себя такой спокойной, такой защищенной и всегда повторяла: «Бог защитит нас». Я молилась за него... О Боже мой! Боже мой! Не знаю, что происходит со мной сейчас». Она думала о своей смерти как «величайшей милости», поскольку «радость и счастье — все это в прошлом».