Макс Галло - Тит. Божественный тиран

Слова Иосифа взволновали меня. Тит не преследовал ни евреев, ни христиан, а выслушивал их и защищал как одного из своих двоюродных братьев, Флавия Климента, который якобы примкнул к последователям Христа.

В те месяцы во мне возродилась надежда. Может быть, люди новой веры смогут изменить наш мир? Я подумал об Анане, раввине Гамалииле, об Иосифе Флавии, об еврейском народе, к которому принадлежал и Христос, тоже перенесший много страданий. Иосиф Флавий повторил:

— Серений, я долго думал о судьбе моего народа и пришел к выводу, что с самого начала времен мой народ самый несчастливый.

Мне показалось, что он согласился со мной, когда я напомнил ему об участи распятого Христа, казнь которого предвещала казни всех этих пленников, прибитых к сотням крестов под стенами Иерусалима.

Несчастье и страдания — это ли признаки избранности? Но Бог уже достаточно покарал свой народ, и я надеялся, что на этом наказания прекратятся.

Правление Тита, молодого и энергичного, уравновешенного и великодушного, было мирным.

В Колизее он открыл гладиаторские игры, но всегда поднимал большой палец вверх, не позволяя убивать побежденных. Лишь однажды он велел выпустить на арену пять тысяч разных диких животных, но им никто не был отдан на растерзание. И плебеи бурно приветствовали это зрелище.

Отчаяние и грусть, преследовавшие меня с тех пор, как я потерял Леду, стали понемногу рассеиваться.

Я покинул Рим и направился в Капую, впервые за многие месяцы с искрой радости в глубине души. Я мечтал о молодых рабынях. Я даже подумывал о том, чтобы освободить одну из них, сделать ее своей супругой и матерью моих детей. Что стоит жизнь, если не оставить потомков?

Я шел среди апельсиновых и лавровых деревьев. Впившись зубами в мякоть инжира, я вспомнил о губах Леды и тотчас ощущал острую боль от тоски и желания. Однако я колебался, не решаясь сделать выбор, а только смотрел на молодых домашних рабынь, которые проходили мимо, касаясь меня мягким шелком покрывал. Желание, одолевавшее меня, еще не было настолько сильным, чтобы я повел себя как разбойник.

Я был свидетелем стольких жестокостей, я помнил о матери, которая съела в Иерусалиме своего ребенка, помнил о детях, убитых в Масаде собственными отцами. Я знал, что смерть подстерегает всех нас. Я перечитал «Историю Восстания Спартака», написанную моим предком Гаем Фуском Салинатором.

Безвозвратно ли ушли времена, когда вдоль Аппиевой дороги, от Капуи до Рима, были установлены кресты с распятыми, или Бог готовится послать людям новые испытания?

Я нашел письма Сенеки и многочисленные рукописи, которые взял из его библиотеки в Риме и перевез сюда, в Капую, вскоре после смерти моего учителя, когда ожидал гонца от Нерона с приказом вскрыть себе вены.

Однажды августовским утром я с волнением, причин которого не мог объяснить, прочел первые строки одной из его рукописей: «Огненный вихрь обрушится на вас, пылающие факелы будут вечно сжигать вас, но те, кто поклонялся истинному Богу, бесконечному и единственному, унаследуют жизнь, будут жить в небесном саду и питаться мягким хлебом, спустившимся со звездного неба».

Я посмотрел на небо и увидел горизонт, словно затянутый черной завесой. Я знал, что смерть никогда не выпустит нас из своих жадных лап.

Я не ошибся. Вдали появились люди, покрытые черной пылью. Они шли нетвердой походкой, падали под апельсиновые деревья, некоторые так и оставались лежать лицом вниз. Один из них, спотыкаясь, подошел ко мне. Был ли это раб или горожанин? Он рассказал, что гора открылась и извергла огонь и горящий пепел, под которыми были заживо погребенными Помпеи и Геркуланум. Огонь перекинулся даже на море. Люди умирали, задыхаясь от черной пыли. Он провел пальцами по щекам и показал свои руки.

Гонцов, которые скакали в Рим, остановили, и они подтвердили, что тысячи жителей исчезли под пеплом, и теперь даже близко нельзя подойти к тем местам, где прежде были цветущие города. Люди с дрожью в голосе повторяли: Помпеи, Геркуланум, Стабии, Оплонтис…

Они были снесены потоком горящей земли, стекавшей по склонам Везувия, превратившегося в огненную гору.

Начало правления императора Тита ознаменовалось смертью.

Тогда я был уверен, что смерть еще не раз покажет свои цепкие когти. Все внутри меня сжималось каждый раз, когда мне рассказывали о новых несчастьях.

Вспыхнула эпидемия чумы, и погибли тысячи человек. Некоторые из них раздувались, как бурдюки, а другие умирали от потери крови.