Томас Костейн - Высокие башни

Когда звуки скрипки стали веселее, Д'Ибервилль захотел кое-что рассказать о Менестреле.

— Я слушал его вчера. Он пел в прибрежной таверне, и я сразу угадал, что он настоящий артист. В его голосе прозвучало такое чувство, что я понял: мне необходимо привезти его с собой. Но утром он постоянно молчал и не желал петь для нас, и я начал думать, что мне не следовало брать его с собой…

Окружавшие внимательно слушали мсье Пьера, а скрипач отложил в сторону скрипку и сказал:

— Вы меня уже послушали, теперь обратите внимание на слова великого человека.

— Меня волновало его поведение, — продолжал Д'Ибервилль. — Многим известно, что я очень импульсивный человек. Если я повинуюсь первому импульсу, в дальнейшем все будет хорошо. Если передо мной враг и я слышу голос, который говорит мне, что следует нападать — я нападаю со всеми имеющимися у меня силами. Если голос призывает меня подождать, то мне ясно, что следует воспользоваться хитростью, а не силой. Но когда этот странник не стал перед нами петь, я подумал, что мой дар предвидения оставил меня, — Д'Ибервилль улыбнулся. — Но сейчас вы слышали моего нового друга, и вам стало ясно, что я поступил правильно, привезя его с собой на праздник. Он нам пел о прошлом, а мы должны с уверенностью смотреть в будущее. Я кладу серебряную монету в шляпу, а шляпу кладу на землю. Все, кто пожелает, могут положить туда деньги, чтобы моей монете не было скучно в одиночестве.

Менестрель улыбнулся.

— Музыка должна быть подарком для тех, кто готов ее слушать, но матушка-природа ошиблась и дала музыкантам живот, который время от времени требует пищи. Я с благодарностью приму все, что вы пожертвуете для меня и моего друга — пса.

После обеда Д'Ибервилль вместе с Шарлем и мсье де Марьей отправился в замок. Некоторые арендаторы развалились на травке и задремали после плотного обеда. Другие, собравшись небольшими группами, пытались поболтать, что было трудно сделать из-за жары и обилия вина и еды. Филипп остался в одиночестве и отправился искать своего друга повара Дюжину и Еще Одного. Тот опять был занят выпечкой хлеба на ужин в открытой печи. Его лицо стало еще краснее, и по нему обильно стекал пот.

— Господи! Как же много могут съесть люди на дармовщинку! — сказал он Филиппу, вытирая пот тряпицей. — Дружок, сегодня я сотворил чудо, приготовив столько хлеба, супа, жареного мяса и чудесно запеченных кур.

Филипп уселся, скрестив ноги перед печью. Мальчик надеялся, что повару не было известно, как он помогал активно уничтожать плоды его труда, и решил переменить тему разговора.

— Мсье Дюжина и Еще Один, я часто думал о том, почему вы — такой большой и сильный, боитесь, как и все остальные, индейцев?

Повар сделал паузу.

— Я их никогда не боялся, — заявил он, мне они напоминают волков, бегающих огромными стаями. Они вопят, чтобы обрести смелость, наносят узоры военной раскраски, и от них воняет, как от дохлой рыбы на берегу. — Он разгреб угли в печи. — Как-то раз они меня чуть не схватили. Мы втроем рубили дрова на берегу неподалеку от св. Ламберта, и мы ахнуть не спели, как вопящие дьяволы напали на нас. Позже мы посчитали, что их было не меньше дюжины. Я схватил сразу двоих и стукнул их головами. Они упали к моим ногам с проломленными черепами. Остальные дикари перепугались — ведь им не хотелось погибнуть такой смертью. Они прекратили вопить и упорхнули в лес… Дружище, должен тебе признаться, что я не теряю сон при мысли об индейцах.

— Но те двое индейцев действительно погибли?

— Нет, они позже пришли в себя, и мы их отослали в Квебек в качестве пленных.

— Что с ними там случилось?

— Старый господин приказал их зажарить живьем в наказание, чтобы эти отвратительные собаки оставили в покое французов. Позже мне рассказали, что никто из них не издал ни звука, когда пламя костра начало лизать их красную шкуру!

— Наверное, вы — самый сильный человек из живущих на земле, — восхищенно заметил мальчик, не сводя взгляда с повара, продолжающего мешать угли. — Вы очень сильный человек!

Повар выпрямился.

— В Библии говорится, что Самсон был самым сильным человеком, — неохотно заявил он. — Конечно, не стоит спорить с Библией, но иногда я размышляю о Самсоне… и задумываюсь.

— Но ведь был еще и Голиаф, — заметил мальчик.

— Голиаф! — презрительно заметил повар. — Я неважного о нем мнения. Если бы мне удалось с ним встретиться, то ему пришлось бы худо!

Мальчик был с ним полностью согласен. Он кивнул головой и сказал: