Лев Рубинштейн - Чёрный ураган

— Зелёная пустыня, — сказал Монтгомери, вглядываясь в бинокль. — Меня это начинает беспокоить.

— Не беспокойтесь, сэр, — ответила Гарриет, — за нами следит много пар глаз. Достаточно сигнала… Это что?

На дороге между полями возник клуб пыли, а из него вынырнул всадник в серой куртке, с непокрытой головой. Он скакал галопом, бешено колотя лошадь ногами.

— Патрульный, — сказала Гарриет, — белый патрульный, подросток.

Джейн молча стащила винтовку с плеча, прицелилась и выстрелила. Полковник сердито повернулся к ней. Всадник взмахнул руками и упал в зелень. Лошадь неожиданно остановилась и тревожно заржала.

И словно по взмаху волшебной палочки рисовые поля ожили. Отовсюду поднимались головы, крик «янки идут!» понёсся над рекой, всё кругом зашевелилось. Здесь были сотни негров. Многие бежали по дамбе, размахивая цветными тряпками.

«Они были грязные, в лохмотьях, — рассказывала Гарриет впоследствии. — Смотришь, семенит женщина, на голове у неё бадейка с варёным рисом, и оттуда идёт пар, как будто она только-только сняла его с огня, а на спине у неё голый ребёнок, и он держится ручкой за лоб матери, а другая рука в бадейке, и ребёнок на ходу ест рис. Ещё двое-трое ребят постарше бегут, держатся за юбку, да ещё со спины матери свисает мешок, а в нём поросёнок, и визг слышен за милю…»

Вдали поднялся в ясное небо густой столб дыма. Горела подожжённая неграми усадьба. Люди Монтгомери высадились на берег и двинулись в глубь района. Только в одном месте их встретили частым ружейным огнём — возле военных складов, где хранилась одежда и припасы. Джейн стремительно нырнула в стрелковую цепь и несколько раз разрядила свою винтовку. Гарриет посмотрела на неё и насупилась.

— Ты попала уже в трёх-четырёх, Джейн, — сказала она.

— А тебе никогда не приходилось стрелять, Хэт?

— Стрелять приходилось, — смущённо сказала Гарриет, — но я ещё никогда не убила ни одного человека.

— Вы, старшие, другие люди, — равнодушно отозвалась Джейн и снова приложила к плечу приклад.

Через два часа полковник приказал поджечь склады и отходить к берегу. Задерживаться в этих местах было рискованно. Виноградный телеграф донёс, что в шести милях к северу от Покаталиго появилась кавалерия и скачет к реке. Перед погрузкой на шлюпки Монтгомери велел поднять щиты в воротах дамбы. Уровень воды в Комбахи был немалый, и вода начала разливаться по полям и дорогам.

Шлюпки были полны негров. Некоторые плыли за лодками, держась за борт, и кричали «Слава!». Другие пригнали плоты, погрузили на них пожитки и отплыли вслед за эскадрой массы Джемса.

Вечером усталая и возбуждённая Джейн появилась в госпитале, где под брезентовым навесом лежал Дэви Кимбс.

Санитарка, обходившая койки, бросилась ей на шею:

— Джейн, дорогая, ему лучше! Он совсем ожил!

Джейн подошла к Дэви и села у него в ногах. Дэви долго смотрел на неё.

— Джейн, сердце моё, — прошептал он, — ты была в бою?

— Что ты, Дэви, разве я гожусь для боя?

— Джейн, я всё знаю. От тебя пахнет порохом.

Дэви слабой рукой притянул её к себе.

Три человека следили за ними издали: Гарриет, Монтгомери и Фредерик Дуглас. Великий мулат разыскивал своих сыновей — солдат, раненных при атаке на Форт Вагнер.

— Вот сердце Америки, — прошептал он.

— О чём вы говорите, Дуглас? — спросил полковник.

Дуглас обвёл взглядом госпиталь и лагерь, в котором горели костры и сильные мужские голоса пели песню о Джоне Брауне.

— Обо всех этих людях, белых и чёрных, — рассеянно ответил Дуглас. — Я смотрю на них, и мне кажется, что я слышу, как бьётся это громадное сердце. Я слышу толчки этого сердца с тех пор, как Эйб Линкольн вывел свою подпись под прокламацией об освобождении.

— Вы типичный писатель, мистер Дуглас, — сказал Монтгомери.

У этого человека был усталый вид. И ещё у Соджорнер Труз создалось впечатление, что он не знает, куда девать свои длиннейшие ноги. Он вертелся за столом как неприкаянный. Наконец он встал и заходил по комнате.

— Видите ли, тётя Соджорнер, — сказал он, — в этом доме мебель сделана не по моему росту. Предыдущий президент приказал сделать по своей мерке. Уверяю вас, что за его письменным столом я могу стоять только на коленях… Что вы хотели мне передать?

— Приветствие от Первого национального негритянского съезда, господин президент. У нас говорят о наделении бывших рабов землёй, ибо воистину сказано в священном писании: «Дам земле вашей дождь в своё время, ранний и поздний, и ты соберёшь хлеб твой, и вино твоё, и елей твой…»