Лев Рубинштейн - Честный Эйб

— «Хотя сердце моё было разбито, но я всё перенесла — всё, что только может перенести женщина! — диктовала Гарриет. — Но при этой мысли… о, Гарри!..»

— Мэм, положить имбирю в тыкву? — спросила Минни.

— Нет, теперь не клади. «Я знаю мой долг перед детьми. Час разлуки должен наступить! Бери их, Гарри! Они последняя моя отрада…»

— Мэм, прошу прощения, сколько держать пряники в печи?

— Пять минут. «Умоляю тебя, оставь их ещё ненадолго…»

— На сколько, мэм?

— Я же сказала, на пять минут! «Оставь их и не трогай меня больше…»

— Хэтти, — сердито произнёс Генри Бичер, — ты имеешь в виду пряники или судьбу несчастной Ми́лдред?

— Господи, конечно, Милдред! «О дай мне, Гарри, в последний раз прижать их к своему сердцу…»

— Не понимаю, мэм, зачем прижимать пряники к сердцу? Они от этого лучше не станут.

— Минни, я же диктую роман. «О, горестные создания! По их румяным щёчкам скатываются горькие слёзы…» Они пахнут! Они горят!

— Ты имеешь в виду детей, Хэтти?

— Ах, нет, я имею в виду пряники! Минни! Что же ты стоишь без дела, бесчувственное создание? Вынимай пряники сию минуту!

В этот момент в кухню вошли два человека: коренастый, угловатый профессор Стоу с книгой в руках и сухопарый, широколицый журналист Бе́рни, редактор местной газеты «Филантроп».

— Послушайте, — провозгласил профессор, — об этом сказано уже в «Энеиде»: «Так или нет, данайцев боюсь и дары приносящих…»

— Что это значит? — спросил Генри.

— Слуги дьявола пытались подкупить моего друга Берни!

— А в переводе на обычный язык, профессор?

— Видите ли, — улыбаясь, сказал Берни, — мне предложили ни больше, ни меньше, как продать газету рабовладельцам по тройной цене. Я ответил, что работаю не ради денег и что мне нельзя закрыть рот ни угрозами, ни долларами.

— Прекрасно, мистер Берни! — воскликнула Хэтти.

— Не так уж прекрасно, — сказал Генри Бичер, — ибо теперь они либо застрелят вас из-за угла, либо подожгут редакцию.

— Моя контора застрахована, — сказал Берни, — а дом окружён высокими стенами.

— В случае, если возникнут неприятности, мой дорогой Берни…

— Не сдавайтесь, Берни, — торопливо сказала Хэтти, — если б я была мужчиной, я отстреливалась бы из окна!

— Хэтти! — объявил профессор. — Если ты будешь стрелять, то возьму ружьё и я!

— Вы будете стрелять не пулями, а латинскими цитатами, — сказал Генри, — но я замечаю, что нас уже подожгли. Дымом заволокло всю кухню.

— Минни! Милосердие небесное! Ты забыла вынуть пряники!..

Город Цинциннати стоит на реке Огайо, на той самой реке, которая отделяла свободные штаты от рабовладельческих. Но было бы ошибкой думать, что в свободных штатах жили только друзья негров. Цинциннати был наполнен негроловами, негроторговцами и просто ненавистниками негров. Последних было больше всего. Их можно было узнать в те времена (как и в наше время) по широкополым шляпам, рукам, заложенным в карманы, запаху виски, грубым физиономиям и свирепым глазам, в которых сквозила ненависть и зависть ко всему, что было выше их понимания. Они называли себя «свободными американцами», в отличие от просвещённых деятелей из северо-восточных штатов, которых они презрительно именовали шантрапой. В число таких деятелей входили и аболиционист-редактор Берни, и профессор Стоу, и его жена Гарриет, и её брат, священнослужитель Генри Бичер, и многие другие.

Через два дня после неудачной попытки приготовить печенье в комнату Хэтти вошёл преподобный Генри Бичер и тщательно запер за собой дверь.

— Что случилось, Генри? — спросила Хэтти, откладывая в сторону гусиное перо, которым она скрипела уже третий час по отличной бумаге.

— Ты уверена, что Минни не проболтается?

— Минни? Она нема как рыба, когда дело касается её родичей.

— Дело в том, что хулиганы с пристани уже кричат, что в доме Стоу скрывается беглая рабыня. Они даже знают её имя — Элиза. Та самая Элиза, которая месяц тому назад перебежала по льду через Огайо вместе со своим ребёнком. Я ведь предупреждал тебя, что эту женщину нельзя задерживать здесь ни на одни сутки.

— Я не могла её отправить, Генри. У ребёнка было крупозное воспаление лёгких. И, кроме того, негроторговец, который купил ребёнка, пошёл по ложному следу.

— Негроторговец-то ошибся, но у наших уличных бездельников лучший нюх, чем у его собак. Собирай её в путь, нынче вечером я её вывезу.

— Куда, Генри?

— К моему другу Ван-Зандту, в двенадцати милях от города.